[Coulson/Barton]

2.7 Коулсон/Бартон. Коулсон никогда не уделял личной жизни внимания, намеки влюбленного Бартона привык воспринимать как попытки вывести его из себя - до тех пор, пока однажды сгоряча не соглашается в надежде, что Клинт спасует. Осознание желания, первый раз. Коулсон знаком с акупунктурой и может одним легким нажатием определенных точек свести с ума и без того возбужденного лучника. Рейтинг!

@темы: мини-фест, 2 тур, Организационное, Выполненная заявка

Comments

[Гость]

Исполнение 1
автор затрудняется выставить этому тексту рейтинг.
чисто теоретически там все прилично)))

Воспитание чувств
2056 слов

часть1

- И потом, этот гребаный галстук меня душит! - завершил свое десятиминутное перечисление претензий на ухо Коулсону Бартон. Они не спеша фланировали в плавном шуме великосветской вечеринки, охраняя привезенные из Лувра полотна. Ничто, кроме врожденной вредности не мешало Клинту говорить, соблюдая приличное расстояние, благодаря микрофонам и наушникам Коулсон прекрасно услышал бы его шепот даже с другого конца зала, но Хоукай обожал навязывать тактильный контакт. И, видимо, в качестве проверки профессионализма, делал всё, чтобы отвлечь Фила от картин и потенциальных похитителей.
Радостной поп-диве, отмечающей свое сорок второе восемнадцатилетие, кровь из носу понадобились именно оригиналы. Хуже всего было то, что кто-то наверху был фанатом примадонны, и ЩИТ обязали обеспечить безопасность. Фьюри в свою очередь свалил этот геморрой на Коулсона и, в целом, Фил его понимал. Весь предыдущий месяц его подопечный развлекался как мог. Причем, не просто как мог, но еще и упорно не попадаясь. То есть, все знали, кто, скажем, бесцветной краской нарисовал на повязке Фьюри флуоресцентный глаз Саурона, который тот заметил только когда в полутемном коридоре от него начали шарахаться служащие, но доказать никто ничего не мог. И это был далеко не самый «забавный» из розыгрышей. Фьюри, мрачно посмотрев на вошедшего Коулсона, так и сказал: «Я не стал ерепениться и показывать начальству кукиш только потому, что твоего гнездового приколиста надо чем-то занять. Чтоб не болтался по базе без дела и дал нам недельку-другую отдохнуть от его пакостей». Чувство справедливости не позволило Филу спорить всерьез, Клинт действительно маялся от скуки и, видимо, плохо представлял себе наполненность этого понятия. Одни его ежевечерние серенады под дверью «любимого» куратора чего стоили. Причем то, что к настоящему моменту он скатился от Шекспира до откровенного шансона, было уже абсолютно неприемлемо. Коулсон с детства не переваривал блатной жаргон. Клинта оказалось совершенно бесполезно учить обычными методами. Задания прочитать, пересказать и описать любое из произведений мировой классики он выполнял легко и по преимуществу нецензурно. При этом, ему трудно было отказать в живом уме, нестандартном взгляде на сюжеты, и даже своеобразной грамотности.
Впрочем, была одна причина, по которой Коулсон пока ни разу не предпринял против горе-приколиста действительно серьезных мер: шутки Бартона никогда не были злыми. Он мог обклеить все боксерские груши Роджерса обнаженными красотками, но, полностью равнодушный к обаянию капитана, тем не менее терпеливо показывал тому упражнения на ловкость и меткость, и ни разу не высмеял его промахи. Он мог изрисовать штаны Халка каннабисом и расписать лозунгами детей цветов, но он ни разу не забыл захватить для Брюса эти штаны. Ближе всего к тому, чтобы пересечь черту, Бартон оказался, когда изрисовал капитанские карточки Коулсона черным маркером. Впрочем, Фил еще до того, как судорожным движением разложил их, чтобы оценить ущерб, понял, что это дубликаты. Оригиналы были просто переложены в другой ящик.
Примерно такая же картина наблюдалась и на этом задании. В общем и целом, к позавчерашнему дню Фил чувствовал себя несколько необычно: на первый взгляд Бартон вел себя совершенно образцово и профессионально: все замечал, довольно остроумно предотвратил попытку украсть часть хозяйского сервиза, выставил одного из официантов, который оказался репортером, причем, все это без шума и вообще не привлекая к себе внимания, поддерживал беседу, когда к нему обращались, производил впечатление в высшей степени изысканного молодого человека... Ровно до того момента, пока не начинал говорить так, чтобы кроме Коулсона его никто не слышал. «Гребанные долбанные херни» тут же «опиздюливались в блядь», заставляя невозмутимого Коулсона зеленеть от бешенства.
Как ни парадоксально, главной проблемой при общении с Бартоном было то, что с ним всегда можно было договориться. Но — и это удручало — на его условиях. Два дня назад, как раз на истории об относительно «гребанном» галстуке, терпение Коулсона лопнуло. Он дождался конца очередного праздничного дня и, в серых утренних сумерках, выставил Бартону ультиматум.
- Не вопрос, - тут же капитулировал Клинт, - Никаких проблем. Только если я перестану ругаться, я ж начну к вам клеиться, вам это надо?
- Это я как-нибудь переживу, - в сердцах ответил Фил, не подозревая о том, на что соглашается.
Потом, вспоминая этот разговор, он не мог винить себя в недальновидности, потому что при всем своем опыте просто не мог представить, что начнется дальше.
Если бы Бартон действительно внезапно начал, по его меткому выражению, «клеиться» к своему куратору, тот прекратил бы это легко и резко, все-таки, Фил умел учить зарвавшихся мальчишек. Но Бартон действовал настолько виртуозно, что временами восхищал его почти помимо воли.
Серенады, следы помады на воротнике, неснимающийся браслет из виолончельной струны на запястье, намеренные вздохи и прикосновения, которые и прежде почти не действовали, разве что как легкий раздражитель, исчезли как по волшебству.
Вместо них появились тихие слова. Почти ничего не значащие, вполне приличные, полное отсутствие нецензурной лексики, всё как обещано. Но какие!... Фил уже через полчаса сломался и почти вырвал гарнитуру из уха. Это было действительно слишком. Абсолютно прилично. И совершенно непозволительно.
- Спускаюсь вниз, пока все спокойно: люди, еда, стаканы, - голос Бартона был тихим, если бы он переигрывал хотя бы чуть-чуть, Фил благодарил бы небо, но паршивец прекрасно знал, что делает, - Платья леди изысканны, костюмы джентльменов шикарны, но им далеко до твоих. Знаешь, я видел твоего портного, потрясающий дедок, настолько покоряющая ювелирная точность! Ты заметил? Я честно перестал портить твои костюмы, грех издеваться над такой работой, зато он показал мне несколько секретов. Я знаю про твои потайные карманы в галстуке, если бы я мог смириться с этой удавкой, я бы начал тебе подражать. Ты хотя бы замечаешь, насколько выверены и элегантны твои жесты? А то, как маниакально ты все просчитываешь? Ты же кофе себе из автомата налить не можешь, чтобы не успеть за это время прощупать утренние газеты. Если бы меня в свое время не учили первоклассные карманники, даже я бы и не углядел, при всем своем богатом опыте, насколько виртуозно ты собираешь информацию. И ты ведь знаешь, что учишь меня всему этому, правда? Я мало что из подобного действительно смогу, но по крайней мере ты можешь быть уверен, что я благодарный и восторженный зритель…

[Гость]

2 часть

Этот поток слов мог быть непрерывным, он длился часами, ночами, заглушал музыку и разговоры, делал почти невозможной работу. Тело Коулсона продолжало следить, сердце скакало по ухабам аритмии, разум периодически терял ориентацию, как стрелка компаса в магнитной аномалии. Черт бы с ней, с предполагаемой любовью, хуже того, Фил уже готов был пойти по стопам Бартона и сказать «Хер бы с ней», но то ощущение потери контроля, которое билось в его висках, нарастая с каждым новым признанием Клинта как снежный ком, сводило с ума. Бартон знал слишком много о его жизни, за этими его бесконечными монологами слишком явственно просматривалась расчетливая манипуляция. Он, словно паук, легчайшими, выверенными до грана движениями, подтягивал нити паутины. Понадобилось меньше дня, чтобы от растерянности Коулсон сам перешел к почти злорадному ожиданию. В любую игру можно играть вдвоем. «Еще посмотрим, кто из нас не знает правил», - думал Фил, смывая в унитаз пакетики с порошком, незаметно изъятые у очередных гостей. У него было стойкое ощущение, что на этот раз Бартон все-таки пересек заветную черту, и вот-вот окончательно развяжет ему руки. Мальчишку давно пора проучить.
Клинту было страшно. Все страшнее и страшнее с каждым словом, как было панически страшно идти первый раз по канату. Он тогда как обычно выпендривался и полез наверх без страховки.
Сейчас было то же самое. На этот раз он или дойдет или свалится нафиг. И хорошо, если отделается при этом только переломами. То, как Коулсон на него смотрел… не каждое дуло пистолета могло быть настолько красноречиво опасным. Но Клинту было уже все равно, он слишком далеко зашел, чтобы поворачивать назад. Струсь он сейчас, и… и больше никогда страх не позволит ему залезть так высоко и поставить ногу на струну. Никогда больше он не посмеет зайти дальше дурацких бессмысленных розыгрышей, никогда больше его не примут всерьез. Нет уж, только вперед. И будь, что будет…
Это случилось через два дня после введения цензуры.
Клинт был в маленькой полуподвальной комнатке и включал дополнительную сигнализацию для картин, обычное дело, это было его ежедневной обязанностью после того, как основная часть гостей расходилась спать. Пальцы автоматически набирали коды, щелкали тумблером. Губы автоматически несли привычную чушь.
Тем самым голосом, тихим, почти без интонаций, только иногда понижающимся до почти угрожающих горловых звуков, который он позаимствовал у циркового заклинателя змей. Он рассказывал, какое у Фила лицо, когда он спит, и как он просыпается, как открывает глаза, немного хмурится и улыбается своей чуть усталой улыбкой. Как проводит рукой по подушке, и что он, Клинт, отдал бы всё за такое прикосновение…
- Всё? – опаляет его ухо до костного мозга явная угроза.
- Всё, - Клинт закрывает глаза, оставаясь неподвижным. Страх и здравый смысл велят немедленно убираться отсюда ко всем чертям и никогда больше даже мысли не иметь играть с такими, как Фил. Но острая, освежающая и резкая горечь понимания, что это давно уже не игра, и не будет ничего важнее, ничего в жизни вообще не будет, если он сейчас дрогнет и отстранится. Его даже не убьют, побрезгают. Ну и нахера ж такая долбанная жизнь.
- Что ж… - Фил разворачивает его и смотрит в глаза, в его прищуре нет ничего, кроме ледяного испытывающего внимания, - Тебе же не нравился галстук? – спрашивает он, легко распутывая сложный узел. Время как всегда просчитано до микросекунды, галстук остается висеть на шее бесполезной лентой как раз тогда, когда гаснет верхний свет, оставляя их в полумраке, освещенном только пустым синим ультрафиолетом. Кожа Коулсона приобретает абсолютно неживой оттенок, и будь Бартон хоть немного разумнее, он бы сошел с ума. Вместо того, чтобы всем телом впитывать легкие, почти нечаянные прикосновения пальцев, расстегивающих пуговицы его рубашки.
Клинт сжимает зубы, чтобы не всхлипывать и не дрожать, от этого тяжело дышать и начинает кружиться голова. Фил придвигается чуть ближе.
- Ну как? – насмешливым низким голосом, совершенно не похожим на свой обычный, спрашивает он, опаляя дыханием ухо. И, прежде чем Клинт успевает сообразить, что ответить, прикусывает мочку. Бартон дергается, с шумом втягивая воздух, но Коулсон ловит его руки и заламывает их вверх, - Там полка, - почти заботливо советует он, - Держись, тебе будет легче, - это был бы почти обычный совет, если бы Фил не продолжал говорить ему на ухо, заставляя Клинта отзываться на каждый звук натянутой струной. Он не мог позволить себе расслабиться хоть на гран, позволить ему на себе играть, позволить победить… вот так – срывая раздражение, и поэтому напрягался все сильнее и сильнее, чувствовал ноющую тяжесть в паху, но продолжал приказывать себе не поддаваться.
Руки Коулсона скользнули под рубашку, едва касаясь прошлись по обнаженной коже. Клинт вцепился в полку до побелевших костяшек, понимая, что вот-вот окончательно и бесповоротно сдастся. Согласится быть послушным, исправным инструментом, звучать под этими пальцами, умеющими направлять так, что поневоле чувствуешь себя совершенством, никогда не выражаться, верить в любые идеалы, не сводить глаз и верить больше чем себе… К черту! Пусть только он…
- Ты не с теми играешь, Бартон, - обдал холодом тихий голос, - Всего лишь несколько моих прикосновений в нескольким точкам, и ты кончишь прямо сейчас, в штаны, как мальчишка. И впредь будешь думать, прежде чем насмешничать.
И Клинт запрокинул голову, потому что эти блядские несколько точек были действительно и были…
- Нет! – он почти бессознательно выгибался, пытаясь уйти от прикосновений, когда все успело стать так неправильно, так… - Ублюдок… - выдохнул он, вздрагивая и кусая губы. Колени дрожали и подгибались. Он сорвался и обнаружил, что к нему без его ведома прицепили страховку. Противное и липкое чувство обманутости и несущественности себя самого. От которого куда труднее отмыться, чем от мокрого пятна на брюках.
Коулсон не держал его, когда он сполз по стене на пол, сжимая кулаки. Слушая четкий тихий звук шагов и так же аккуратно притворенной двери. Пытаясь протолкнуть в сжатое спазмами горло хотя бы немного воздуха. Не открывая глаз, чтобы не сорваться раньше времени, Клинт досчитал до тридцати… И взвился.
Ему было все равно, что крушить, стены, сигнализацию, собственное тело… но кулаки ни разу не коснулись камня.
Коулсон перехватил его за запястья и держал. Спокойно и, кажется, без малейшего усилия. Детское желание вырваться, нагрубить, сделать еще какую-нибудь глупость… не сумело даже приблизиться. Широко распахнутыми глазами Клинт смотрел в спокойные усталые глаза куратора. И, кажется, был сейчас выше даже своего вечного дурацкого упрямства, потому что не вырывал руки из не такой уж стальной хватки.
- Закрой глаза, - хрипло попросил он наконец. И… Фил послушался. Не стал ни спрашивать, ни возражать, не сделал ни одного лишнего движения, не поменял позу, не отпустил рук. Просто сомкнул ресницы.
Они и без того стояли довольно близко, Клинту тоже почти не пришлось двигаться. Только вытянуть чуть-чуть шею.
Поцелуй был не слишком глубокий и практически бесстрастный. У них обоих почти не осталось сил на эмоции. Но он был. И сам этот факт был достаточно всеобъемлющ, чтобы позволить себе не желать ничего больше.
Пока.

вот черт! сильно

[sablefluffy]

ООООООООООООООООООООООО.................!!!!!!!!!!!!!!!!!!

[Dr.Dunkelgrau]

От глаза Саурона и до фразы о том, что

будь Бартон хоть немного разумнее, он бы сошел с ума

, от первой буквы и последней точки - НЕВЫНОСИМО ПРЕКРАСНО, автор.
Если бы я сейчас не была занята какими-то художествами, я бы сама взялась за эту заявку. А тут... тут уже выполнили ТАК, что я умываю руки и иду дальше, рисовать. Потому что, вашу ж мать, всю эту тему движений, контроля, черт лица изучаешь в процессе наброска, так что вы, автор, сейчас ощутимо вмазали мне по чувствительным точкам, так и знайте.

[Гость]

Автор!
У вас нет совести!
Ваше описание розыгрышей Клинта заставляет ему подражать, а это ПЛОХО. Ведь он ругается как... как циркач
Ваше описание Коулсона заставляет его хотеть. А это ПЛОХО, я тут спать вообще-то собираюсь!
Автор, вы очень, очень плохой человек
У меня тут режим гипервентиляции всех органов уже 10 минут работает.
Я не знаю, почему, но меня радует, что легкий бдсм таки прорвался к нам из буржуйского фандома. Больше дом!Коулсона, больше!

В общем, я не знаю, смогу ли вам отомстить, но попробую этой гифкой.

[sablefluffy]

Гость, ваша гифка вызывает у меня гипервентиляцию легких!!! Мало мне было текста, так еще и визуальный ряд...

[Гость]

sablefluffy
i'm not even sorry

[sablefluffy]

[Гость]

как вижу, папки с моими гифками пригодились?

деанон

[sablefluffy]

Гость, дануещебы!

[Гость]

автор, все прекрасно, но вот эта фраза

не каждое дуло пистолета могло быть настолько красноречиво опасным.

просто контрольный в голову.
Спасибо за прекрасное исполнение

[Гость]

illu,


sablefluffy,
или так )))

Dr.Dunkelgrau,
ааааа!!!!!
я?? собственными руками!!! лишила себя возможности почитать ваш текст???....
а может... хотя бы есть еще заявки, которые вам нравятся?...
вы мне тоже.. по чувствительным точкам)))
а все начиналось так невинно, с манеры бартона выражаться...)))))))))

Гость 02:05
да! у автора много чего нет, совести в том числе))))))) сил, кстати, тоже не было, но оно не отпускало меня спать, пока я не напишу, поэтому пришлось страдать и вам, извините)))))

боже!!! джер!!!! кааааак ему не стыдно!!! с утра!)))))))))))))))))))

вам и sablefluffy, с пожеланием хорошего дня: ))))))))))))))))))


Гость 03:22
коулсону не просто придумать сравнения)) но это да, отражает))
спасибо)
__________
автор

[Доктор Вэй]

Ъ! У меня слов нет, только матерные! Абсолютно не умею выражать свой восторг, но ЭТО ПРЕКРАСНО!

[Lalayt]

У меня сейчас на языке лишь слова в стиле Бартона)
Автор, это невероятно! Вот уж не думала. что эта заявка будет настолько шикарно исполнена.
Спасибо, спасибо огромное за такого Клинта и за такого Фила.
И за глаз)

[[Wastelands]]

Аыыыыы
Простите за бессвязность, но у меня сейчас кровь из носу и радуга изо всех щелей, так это невыносимо цепляет.
Никакой акупунктуры не надо, когда есть такие слова, собранные автором в такой рассказ, от которого просто

Гость,

В общем, я не знаю, смогу ли вам отомстить, но попробую этой гифкой.

Присоединяюсь)

голую задницу Бартона в этот чудесный тред!

[Гость]

Доктор Вэй,
спасибо)))
отсутствие слов иногда очень красноречиво)))

Lalayt,
))))) похоже, я заражаю всех нецензурной лексикой, какой ужас)))
глаз Саурона внезапно очень вписался. да?)))

[PaperCut],
прощаю! подобное состояние уже самая большая награда для автора))))
омойбог

[*Мышик*]

*восхищенно* Какие же вы своооолоочиии!.. Мало того, что исполнение мозговынос, так еще и гифок натаскали убийственных!
Автор, я вас умоляю открыться по завершении тура!

[Incognit@]

ЫЫыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыы!
Автор, связных слов нет - одни звуки!
Действительно крышесносное исполнение!!!
Браво!
)))

[Гость]

*Мышик*,
да, визуальный ряд доставляет особо))))

Incognit@,
звуки - это тоже хорошо))))
рада, что нравится)))
___________
автор

[Midwinter]

очень круто

[Гость]

Midwinter,
спасибо)))
____________
автор

[Ace of Hearts]

Дыхание перехватило и почему-то еще было так больно и обидно за Клинта интересно почему

[astis]

Автор, а напишите продолжение, а? Ну так прекрасно, что ащее. (Да, тред хочет НЦы!)

[Гость]

Автор, вы знаете. Я прочитала почти всё русскоязычное по этому пейрингу и много чего англоязычного, но перечитывать всегда иду в первую очередь это. Я даже не смогу объяснить почему. Просто Вы, Автор - замечательный писатель, который вымеряет фразы, как аптекарь - по граммам, кристально четко, в нужной пропорции, чтобы довести до нужного результата. Ни слова лишнего, ни фразы, ни даже знака препинания. Всё это исполнение великолепно, как мерка, как идеал - целиком и полностью, а в финале настолько всё ощутимо и реально, что правда воздуха не хватает. Наверно, как раз реальность мне и нравится больше всего, реальность и глубина ощущений.
Просто - спасибо.
Знайте, что Вы - гений. Пишите чаще. Что угодно))