[Coulson/Barton]

3.11 Коулсон\Бартон или Бартон\Коулсон. ER. На задании что-то идет не так. и лучник теряет слух. Сокол тяжело переживает потеряю слуха и почти отчаялся, но держится благодаря одному единственному человеку, Филу, который по прежнему верит в своего любимого. Концовка на усмотрения автора.

@темы: мини-фест, 3 тур, Выполненная заявка

Comments

[Гость]

От автора

Автор просит тапков, роялей, бейсбольную биту в макушку – на ваше усмотрение. Автор, хоть и давний любитель комиксов (без фанатизма), слегка охренел и позволил себе уехать в некоторый AU. Но судить, опять таки, вам. Заказчик, надеюсь, вам понравится. И да, автор страдает многословием. В клинической форме.

До-мстительные события. Вообще – до всего. И Наташи тут тоже нет.


Глава первая. Слушать и слышать.

- Коулсон, а ты знаешь, какой тут шикарный вид? Мы, между прочим, сейчас видим, как наши друзья отгружают оружие в товарняк. Он такой черный, унылый. Прямо как твои костюмы. – Бартону было откровенно скучно, и он решил слегка порезвиться. – Хочешь посмотреть?
- Агент Бартон, отставить посторонние разговоры на закрытой частоте.
- Ну, ты и сухарь. Я по делу, сообщаю обстановку, а ты…
- Агент Морс, доложите ситуацию. – Коулсон предпочел не заметить неприкрытое презрение Бартона к дисциплине и обратился к Пересмешнице.
- Агент Коулсон, тут весело, как на похоронах. Серьезно. Ничего нового за последние три часа. Прием.
Двухсекундное молчание на той стороне и, наконец, ответ:
- Продолжайте наблюдение. Никакой самодеятельности.
Бартон ждал, что Коулсон скажет еще что-то, но, увы, рация заскрипела отбой. Барбара вздохнула и виновато поглядела на товарища.
- Клинт, ну я думала, он и мне выговор устроит.
- Да ладно. Я ему потом сам устрою… выговор, - мстительно улыбнулся Бартон.

Не то что бы Пересмешница так желала отхватить гнева начальства. Не то что бы Соколиный глаз хотел подставить коллегу. Он просто жаждал услышать голос Фила Коулсона в наушнике. В любом проявлении – сухом, как песок Сахары, или едком, как кислотный дождь, или усталом, как гаснущий ураган. Просто слышать его голос, только и всего. Разве много? Барбара знала об этой маленькой слабости Бартона и по мере сил старалась выдавить из Коулсона лишнее слово. Не всегда успешно, впрочем. Клинт такую заботу ценил и старался отмазывать Пересмешницу в случае чего. Был ли в курсе этой деятельности сам агент Коулсон – оставалось покрытым мраком тайны. Скорее всего – был. Ибо мало что могло укрыться от взгляда лучшего «глаза» Ника Фьюри. Но даже если и знал, потакать Бартону во вред службе он не собирался.

Сидеть на позиции и ничего не делать было не так уж невыносимо. И дольше порой приходилось сиживать, чего уж там. И хорошо, если вместе с напарником или возможностью почесать язык на общей частоте. Иногда приходилось несколько суток проводить на «высоте» в режиме полного радиомолчания. Эти операции были для Бартона особенно ненавистны, потому что приходилось молчать самому. А сейчас – ничего, терпимо. Правда, тут уже Пересмешница с ума сходила от тоски.

- Клинт, зайка, может, ну его, это приказ? Пойдем, разомнемся, тут не так много этих уродов, - коварно протянула Барбара. – И не скажем Филу, что сняли парочку, пусть гадает.
- Бобби, мы нарвемся.
- На кого? Ты погляди, это обычные пешки.
- Да я про Фила, вообще-то. Я пока жить хочу.
- Ну, Клинт! Ну, что тебе стоит его уговорить? – Барбара сделала большие печальные глаза, знала, что Бартон на подобный трюк еще ведется. - Ты же сам хотел как-то повысить градус в ваших отношениях?
- Повысить градус – не значит разругаться вдрызг.
- Можно подумать, ты умеешь как-то по-другому.

Бартон высунулся из укрытия и огляделся. На самом деле Пересмешница была права – ничего экстраординарного вокруг не наблюдалось. И операция имела самый низкий уровень приоритета. И какого хрена их поставили сюда, где могли справиться и обычные снайперы?

- Следующий сеанс связи через двадцать две минуты, – произнес Бартон, словно раздумывая.
- Уложимся, – лихо выхватила катану Пересмешница. – Фил удивится, что мы двое разобрались без него.
- Имей в виду, это на твоей совести.
- Да без проблем, приятель, вали все на мои хрупкие плечи, - фыркнула она. Обычное кокетство – Барбара вовсе не была хрупкой и могла уложить в честном бою любого. – Идем, сегодня я открою счет.
Бартон выпрыгнул наружу следом за ней. Он не собирался уступать Пересмешнице в количестве ликвидированных противников. Рядовая операция – что может случиться?

* * *

Оказалось, случиться может много разных вещей, причем все они будут далеко не приятными. Когда Бартон тащил на себе Барбару, которой прострелили ногу, то успел в этом убедиться. В двадцать две минуты они не уложились, и в этом была вина одного Клинта – он должен был следить за временем. Не уследил, увлекся счетом, а потом услышал крик боли за спиной – Пересмешница лежала на земле и сжимала рану на бедре. Вот тогда Бартон и понял, что ситуация, мягко говоря, вышла из-под контроля. И решил, что пора звать помощь.

- База, на связи агент Бартон. Агент Морс ранена, требую эвакуации. – Соколиный глаз затащил Пересмешницу в закуток между вагонами и вызвал Коулсона.
Голос Фила был слегка встревожен, не более:
- Агент Бартон, докладывайте по существу.
Клинт немного разозлился:
- Фил, у нас проблемы. Здесь не только рабочие, тут полно охраны и толпа головорезов. Бобби ранили, ей нужен врач, срочно.
- Как это вышло? Вы вышли из укрытия? Вы нарушили приказ?
- Да! Нарушили! – выкрикнул в микрофон Бартон. – А теперь мы просим помощи.
- Я выслал подмогу, но они будут добираться до вас тридцать минут. Вы должны продержаться это время.
- Как? У меня раненый на руках, и три десятка уродов хотят нас пристрелить.
- Клинт, если бы ты слушался приказов, этого можно было избежать, - Коулсон был спокоен, но Бартон сквозь это спокойствие уловил две эмоции – едва сдерживаемую ярость и беспокойство. Фил перешел на неофициальный тон – он действительно волновался.
- Я продержусь. Давай быстрее, – как-то безнадежно отозвался Бартон
- Клинт, обещай, что будешь слушать меня впредь.
- Обещаю.

Коулсон отключился. Бартон высунулся на полдюйма из-за вагона и едва не схлопотал пулю в лоб.
- Черт! Они повсюду.
- Тараканы, – невозмутимо отозвалась Пересмешница. Она была занята перевязкой собственной ноги и теперь затягивала тугой узел из бинта. – Нет, ты ищи в этом плюсы. Видишь, Фил теперь не ведет себя как последний зануда.
- Бобби, если для тебя это – подогреть отношения, то я боюсь думать, что ты будешь делать, когда решишь с кем-то поругаться всерьез.
- Ну, у меня есть катана и пара глоков. Я думаю, будет весело.
Бартон нервно рассмеялся.
- Нам нужно перебраться в место понадежнее. Они не дадут нам полчаса сидеть здесь. Ты как?
- Бывало и лучше. Но ты не волнуйся, стимуляторов хватит. Обузой не буду.
- Тогда пошли, - Бартон стащил с себя куртку, свернул ее в комок, помог Барбаре подняться и приготовился к кроссу по пересеченной местности. – Готова?
- Как всегда.

Бартон выбросил перед собой куртку. Внимание противника было отвлечено на нее, и Клинт получил возможность подстрелить наиболее ретивых. Четыре выпущенные стрелы – четыре трупа. Мелькнула неуместная мысль, что пока по количеству счет ведет он. В следующую секунду на них обрушился отряд головорезов. Приходилось не только отстреливаться, но и отбиваться физически. Но тут на первый план вышла Барбара. Клинт краем глаза успевал восхищаться, как она, даже тяжелораненая, умудрялась держаться на равных с ним.

Но двое лучших против толпы – это, как ни крути, все равно двое против толпы. Они отступали к замеченному Клинтом еще с «высоты» неприметному выходу за путями. По плану там, должен быть не то склад, не то служебное помещение. Разбираться было некогда, но двадцать минут, отпущенных Коулсоном, следовало как-то потратить. Почему бы не повоевать немного, а потом спрятаться?

У самой двери Бартон обнаружил, что его стрелы имеют особенность заканчиваться в самый неподходящий момент. И когда оказалось, что ему нечем стрелять, он даже не подумал выхватить пистолет. Вместо этого он сцапал попавшуюся под ноги швабру и швырнул прямо нападающему в голову. Эффект превзошел ожидания. Противник рухнул как подкошенный, стоящий рядом с ним на мгновение растерялся, а Барбара, возившаяся с замком, утянула Бартона внутрь. Они были в безопасности.

[Гость]

Глава вторая. Медные трубы.

- И, выдохнули… - произнесла Пересмешница и сползла по стенке на пол.
- Ты чего? – встрепенулся Бартон. – Как рана?
- Да ничего. Нормально все. Адреналин, все дела. Сколько времени прошло?
Клинт покосился на хронометр.
- Шесть минут.
- Да-а… - протянула Барбара. – Много.
- Не кисни, и не такое бывало.
- Ну да, куда меня моя дурная головушка только не заводила.

За пустым трепом оба как-то упустили из виду, что внутри может кто-то находиться. Когда вспыхнул прожектор над их головами, Бартон едва успел зажмурить глаза и отвернуться. Пересмешница его навыками не обладала и на несколько секунд ослепла от яркого света.

- Какие гости!
Бартон выхватил из нагрудного кармана защитные очки, надел их и сумел, наконец, рассмотреть, того, кому принадлежал голос. Впрочем, он его и так узнал.
- Привет, Кроссфайр.
- А, не забываешь старых друзей, Соколиный глаз! – Кросс стоял на небольшом возвышении, прикрытый сеткой. – Ну да ладно, я тоже рад вас видеть, обоих. Пересмешница, мое почтение. Какими судьбами в наших краях? И с чего вы решили оттачивать свои навыки на моей территории?
- Да тебе небольшую перестановку устроить не помешает, знаешь ли. – Барбара кое-как проморгалась, тоже вынула очки. – И персонал сменить, а то сплошные хамы.
- Дорогая, твоими стараниями мне придется заменить весь личный состав.
- Можешь позвать меня на кастинг. Обещаю выбрать лучших.

Пересмешница как могла, заговаривала Кроссфайру зубы, пока Бартон искал выход из ситуации. Это надо же. За несколько минут до подхода помощи умудриться вляпаться во встречу с главным мудаком, ответственным за отгрузку оружия. Да еще и знакомым мудаком. Уильям Кросс, он же Кроссфайр, был старым «другом» Щ.И.Т.а в целом и двух агентов в частности. Он был стрелком не хуже Соколиного глаза и бойцом уровня Пересмешницы. А еще он был бывшим женихом Барбары. Не трудно представить накал страстей, кипевший вокруг их взаимоотношений. А когда Уильям решил, что это именно Бартон увел у него Барбару, ему слегка снесло крышу.

Бартон не собирался объяснять, что он немного не по этой части, да и вообще – давно и прочно любит другого человека. Бисер перед свиньями метать. И его порядком бесило, что Барбара получала некоторое удовольствие от дурацкой ревности Кросса. Но сейчас следовало думать о другом – у Клинта кончились стрелы. Был еще пистолет, но огнестрельное оружие он недолюбливал.

- Что, лучник, нечем работать? – ехидно поинтересовался Кроссфайр.
- Не волнуйся, одноглазый, я найду, чем тебя пристрелить.
В следующую секунду Барбара дернула Бартона в сторону, уводя из-под прицельного огня. Как-то сразу вспомнилось, что Уильям не любит, когда ему напоминают о его увечье. От грохота выстрелов заложило уши.
- Ну, ты и псих, Уилл, - прокричала Пересмешница, которую Бартон тащил в темноту, куда-то за здоровенные стеллажи. Похоже, это все-таки склад.
В ответ последовал еще один выстрел.

- Не привлекай его внимания! – прошептал Бартон.
- Ты сам его спровоцировал, - прошептала она в ответ. – Теперь будет бегать за нами.
- Ничего, мы тоже побегаем. Фил появится… - Соколиный глаз стащил очки и взглянул на часы. – Через восемнадцать минут.
- Клинт, я не могу.
- Не можешь что? – тупо переспросил Бартон.
- Бегать не могу! – Пересмешница указала на свою ногу. Повязка насквозь пропиталась кровью. Сама Барбара едва стояла, на лбу выступил пот.

- Эй, голубки, не надоело прятаться? – прокричал из глубины склада Кроссфайр.
Решение Бартон принял мгновенно. Бобби должна сидеть тише воды, пока он будет водить Кросса за нос. Он попытается продержаться те минуты, что осталось ждать, он будет бегать по этому складу, как живая приманка. Они справятся.
- Сиди здесь. Тихо сиди! – громким шепотом приказал он, видя, что у Барбары с языка уже срывается возражение. – Он успеет. Он всегда успевает.
Бартон подхватил ее меч и выскользнул прочь из-за стеллажей.
Пересмешница улыбнулась, давя гримасу от боли в ноге. Клинт верил в Коулсона, как в непреложную истину. Но надо отдать Филу должное – он никогда еще не подводил.

Бартон крался по проходам между контейнерами с оружием, страстно желая и в то же время – боясь встретить Кросса. Если встретит – значит, Барбара в безопасности. Но сам Бартон при этом имеет в запасе лишь пистолет и катану. И лук без стрел. Лучше, если он вообще никого не найдет. Но таким оптимистом Клинт не был. И теперь он тише мыши пробирался к свету, ища врага. Когда позади раздался еле слышный шорох, Бартон шарахнулся в сторону, на ходу прицеливаясь в источник шума. Но это был просто смятый лист бумаги. Откуда он тут взялся? Бартон еще только додумывал эту мысль, а за спиной уже раздался голос:
- Не дергайся.

Ну конечно. Не один Соколиный глаз умеет так отвлекать внимание. Бартон застыл на месте. Время неумолимо шло. Еще немного, и тут появится подмога. «Господи, Фил, успей!» - взмолился Клинт.
- Руку с пушкой подними! – приказал Кроссфайр. – А теперь отбрось ее в сторону, подальше.
Бартон едва удержался от язвительного вопроса – что отбросить, руку или все-таки пистолет. Но снова подзуживать Кросса было идиотизмом, поэтому он просто выполнил, что ему велели.
- Теперь медленно повернись.
В лицо ударил свет фонарика.
Кроссфайр стоял в непринужденной позе держа в руках какую-то футуристическую хрень. Похожую на бластер из «Звездных войн». Или на детскую игрушку. Но никак не на оружие. Бартон клял себя за доверчивость. Повелся, как салага. Может, эта штука просто для устрашения нужна.

Кросс нажал куда-то, раздался звук набирающее обороты турбины.
- Интересно, что это такое?
- Не очень, - честно ответил Клинт.
- А зря. Может, она сейчас тебя прикончит. Тебе не хочется знать, чем тебя убьют?
- Ладно, ты меня заинтриговал, - Бартон понял, что стоит потянуть время. – Что это за хрень?
Кроссфайр улыбнулся.
- Это – ультразвуковая пушка. Она может за пару минут вскипятить тебе мозги, а ты ничего не сделаешь в ответ. Что, представил? – усмехнулся он, увидев побледневшее лицо Бартона. – А представь, каково это будет смотреться со стороны!

Бартон машинально отступил на шаг назад.
- Стоять! – рявкнул Кросс. – Еще движение, и… А, впрочем, чего тянуть. Лови, стрелок!
Клинт рванулся в сторону. Не думая, в какую. Не думая, что у этой ультразвуковой херни радиус действия может быть побольше глока. Просто рванулся, потому что хотел жить. Но все равно не успел.

Волна вязкого звука сбила его с ног. О том, как это вообще возможно, Бартон задуматься не успел. Его мир расцвел невозможной белизной, оглушительным писком в ушах, болью в голове. Боль была хуже зубной, самой жуткой, потому что была в сотню раз сильнее. Бартон рухнул на колени, инстинктивно пряча голову между коленями, и взвыл от невыносимых ощущений. Говоря о кипящем мозге, Кросс, видимо, выражался отнюдь не фигурально. Бартон мечтал провалиться в беспамятство или умереть, лишь бы не испытывать ничего этого.

В какой-то момент он почувствовал, что его больше не душат дикие, безумные звуки и череп не разрывается от давления. Он с трудом повернулся на боку и поднял взгляд. Кроссфайр стоял почти рядом, озадаченно вертя свою пушку в руках. Кажется, она сломалась. Уильям зло отбросил ее в сторону. Бартон увидел, как она летит, приземляется, но совсем не бренчит железом о бетон. Словно была сделана из пенопласта.

Кроссфайр выхватил пистолет, самую обычную беретту. Видимо, ничего надежнее у него не нашлось. Но Клинту, в его состоянии, было достаточно и этого. Хватило бы одной пули в голову. Для профессионала – раз плюнуть. Уильям Кросс был профессионалом. Ему даже не нужно было подходить к Бартону, чтобы закончить дело. И он выстрелил с расстояния в пятнадцать шагов.

В момент выстрела какая-то тень метнулась между Клинтом и Кроссом. Бартон, одуревший от ультразвука, увидел, как дуло пистолета раскрывается огненным цветком, но почему-то боли от попадания не ощутил. Он подумал, что выстрела не было, что ему просто показалось – он же ничего не слышал. Значит, Кроссфайр не стрелял. И когда рядом с ним рухнуло тонкое тело в форменном комбинезоне, он просто не поверил. Пересмешница. Лежала здесь, с пулей в груди. Не шевелилась.

Кросс изумленно смотрел перед собой. Уж он-то точно не ожидал, что события примут такой ход. И что вместо Соколиного глаза он убьет Пересмешницу. Он выронил пистолет, выронил фонарик, отступил назад в темноту. И исчез, бесшумно словно призрак.

В ушах у Клинта до сих пор звенело. Он подполз к Барбаре, перевернул ее на спину. Она была еще жива. Держалась из последних сил. Как она вообще сумела дойти сюда с простреленной ногой? Ей срочно нужно было в госпиталь. Бартон нащупал наушник и попытался выйти на связь. Тишина. Ему никто не отвечал. Он вынул устройство из уха и обнаружил, что оно все в крови. Как и его ладонь. По наитию он провел рукой и по второму уху. То же самое. Это была его кровь, не Барбары. В тусклом свете брошенного фонарика она казалась почти черной. Что за черт?

Клинт вдруг почувствовал тошноту. Голова кружилась, словно он катался на карусели два часа без перерыва. Краешком сознания он понимал, что надо звать помощь, хоть как-то. Иначе Пересмешница умрет, не дотянув до госпиталя. Но сил уже не осталось ни на что. Бартон свалился рядом с ней, борясь с головокружением. Он сдался и закрыл глаза. В какой-то момент он, видимо потерял сознание, потому, что открыв их, обнаружил рядом Фила.

На лицо непроизвольно налезла улыбка. Фил. Пришел, как и обещал. И даже почти не опоздал. Какой-то он взволнованный, отстраненно подумалось Бартону. Странно, почему он не выговаривает Клинту за нарушение приказа? Он всегда так делает, даже когда Соколиного глаза тащат с места операции на носилках. А теперь… Бартон видел, как шевелятся губы Фила, словно он очень тихо молится. Но слов не было слышно. Дурдом какой-то.

В руку что-то кольнуло. Краем глаза Клинт заметил кого-то из медиков. Неужели прибыли? Интересно, как там Барбара. По телу разливалось тепло, хотелось закрыть глаза и поспать. По опыту Бартон знал, что так и стоит сделать. Он еще раз через силу улыбнулся Коулсону и как-то резко вырубился.

[Гость]

Глава третья. Тишина в эфире

Отходить от наркоза – удовольствие для извращенцев. Все, конечно, зависит от вида анестезии и от особенностей организма. Но чаще всего это выглядит смешно для наблюдателей и унизительно для пациента. По крайней мере Бартон терпеть не мог, когда приходилось видеть кого-то сразу после «отходняка». Потому что это становилось поводом для шуточек до следующего попадания в госпиталь. А еще он не хотел, чтобы Фил видел его в таком состоянии. Ну, а Коулсон прекрасно об этом знал и приходил к Бартону лишь после того, как тот окончательно придет в себя.

Но не в этот раз. Когда Клинт очнулся в реанимации, обмотанный проводами и трубками, как марионетка, Фил спал рядом, в кресле для посетителей. Да, спал. Прямо в своем костюме, сложив руки на груди. И выглядело это так… ну не мило, не может быть взрослый сорокалетний мужик милым. Но что-то сентиментальное в этой картине присутствовало. Будить его Бартон не стал, обдумал лишь, какого хрена Фил тут делает. В первую секунду он ему обрадовался, во вторую – ощутил недовольство, а в третью осознал – просто так Фил Коулсон, далеко не паникер, не сидел бы у постели Бартона. Значит, случилось что-то из ряда вон. Клинта не покидало ощущение какой-то неправильности в происходящем.

Клинт привычно ощупал себя. Вроде переломов нет. Швом тоже. Рука коснулась головы. Вся его черепушка была обмотана бинтами, как у киношной мумии. Ну и зрелище, наверное. Значит, он заработал как минимум сотрясение. Правда, из-за такой травмы Фил не стал бы оставаться ночевать с ним в одной палате. Бартон вспомнил, что Кросс изрядно чем-то его обработал. Может, причина в этом?

До Клинта внезапно дошло, что вокруг не так. Не слышно писка аппаратуры. Такой привычный звук, что Бартон уже не обращал на него внимания, когда попадал в больницу. А сейчас было тихо. Слишком тихо. Он дернулся, не замечая, как вырывает провода из гнезд.

Фил мгновенно подорвался с места, очутился рядом и озабоченно поглядел на Бартона. Тот напрягся, поняв, что не услышал движения, даже шороха одежды не услышал. Он сглотнул, попытался сказать «Привет» и не понял, что своего голоса тоже не слышит. Где-то глубоко в груди зародился холодный липкий страх

Бартон попробовал сказать еще что-нибудь, но результат был тот же. Он дотронулся до горла, и пальцы нащупали вибрирующие связки. Но собственного голоса он по-прежнему не слышал. Клинт испуганно посмотрел на Фила. Он тоже был взволнован не меньше. Бартон увидел, как губы Коулсона шевельнулись, даже уловил, что первым словом, наверное, было его имя, «Клинт», но звуков по-прежнему не было. Никаких. Кажется, в это мгновение маленький страх внутри него перерос в нечто полноценное.

В голове билась мысль, что это просто-напросто контузия, ну, еще сотрясение, не больше. Не могло ведь ничего больше случиться? Только почему Фил смотрит на него так? Словно случилось что-то непоправимое?

Осознание случившегося было мгновенным, как прыжок в прорубь. И таким же ледяным. Он оглох. Ничего не слышит – разве просто так это возможно? Фил что-то еще сказал, вернее, снова дернулся его рот, и тут Бартон не выдержал.

Он рванулся с кровати, свалился на пол и попытался встать. Разумеется, у него ничего не вышло. Ноги слабо елозили по полу, руки слепо пытались нашарить что-то рядом. В глазах потемнело от ярости и страха. Сердце в груди колотилось, как сумасшедшее. Смешно – стук крови в висках он слышал вполне отчетливо. Кто-то хватал его за плечи, пытался поднять, но Бартон лишь отбивался.

Когда зрение немного прояснилось, Клинт увидел, что этот кто-то – Фил. Он жестом отогнал врачей подальше (и когда только успели набежать) и осторожно приблизился к Бартону. Тот не стал снова вырываться и позволил себя обнять. Его била крупная дрожь, и близость любимого человека подействовала успокаивающе. Клинт обхватил Коулсона изо всех сил и судорожно выдохнул. Страх отступил. Фил рядом. Фил всегда разруливал самые безвыходные ситуации, значит, придумает что-то и теперь. Так не бывает, что бы агент Коулсон чего-то не мог.

[Баис]

Клинт, как всегда, думает головой)))

Автор, а другие главы уже есть?

[Lalayt]

Ух, как хорошо.
А дальше?

[Гость]

Автор, это прекрасно!!!! Я обещаю, ни каких роялей, тапок и прочего не будет. Очень понравилось. Я сначала хотел выделить пару цитат, но это невозможно, потому что цитировать нужно будет весь текст. Пишите еще
заказчик

[Гость]

Автор, это прекрасно!!!! Я обещаю, ни каких роялей, тапок и прочего не будет. Очень понравилось. Я сначала хотел выделить пару цитат, но это невозможно, потому что цитировать нужно будет весь текст.

*давится печенькой и отплевывается чаем.
Правда нравится? Черт, я щаслив! И с новыми силами бегу писать дальше. Да, я уже вижу пару косяков у себя, (описочки неприятные) и буду стараться избегнуть их в дальнейшем. Гость, спасибо, ваше одобрение было очень важным.

Автор, а другие главы уже есть?

А дальше?

Пишите еще

Уже в процессе, горн разожжен, меха гудят, а молот в руке. Скоро!

[Месть*_*]

Автор, ваше многословие только в радость И, пожалуйста, не останавливайтесь! Очень интересно что придумает Фил? Как наладят связь? Как они из этого выберутся? И жива ли Перемешница? Я прям волнуюсь за нее..

[Midnight_Guest.]

Ох, сильно. Очень жду продолжения.

[Sapfira23]

какое начало! *_*
автор, вдохновения вам!
с нетерпением жду продолжения!

[Гость]

*давится печенькой и отплевывается чаем.

\гладит автора по голове\ Автор ну что же вы так не аккуратно.

Правда нравится?

правдивее не бывает. Я счастлив, что вы взялись выполнить эту заявку

Уже в процессе, горн разожжен, меха гудят, а молот в руке. Скоро!

буду ждать)) Вдохновения вам
___
з

[Гость]

От автора

Здрасьте, это снова я, ваш автор. Беты я себе не нашла, так что принимайте как есть. Заказчик, я хотела вас поблагодарить за "Концовку на усмотрения автора". У меня, собственно, это этой строчки все и родилось. В первую очередь финал. Так что вот вам еще пара глав, наслаждайтесь.


Глава четвертая. Хуже не бывает.

Оказалось, бывает. Как ни горько это было признавать, но в наступившей с Бартоном беде Фил был бессилен. Нет, он конечно не бездействовал. Врачи носились вокруг Клинта, медперсонал окружил заботой, но его самого это скорее раздражало. Хотелось просто лежать и чтоб его оставили в покое.

Коулсон был рядом, старался улыбаться и поддержать Бартона. Это было терпимо, хоть Клинт и не любил, когда его жалеют. По-настоящему его бесило другое – невозможность общения с внешним миром. Бесило, что он не понимал, о чем говорят окружающие. Бесило, что приходилось читать дурацкие записки. Бесило, что нет возможности контролировать свой голос – он, видимо, старался говорить как можно громче, что окружающим не было нужно. Когда Бартон заметил, как едва заметно морщится Фил, он заткнулся и разозлился еще сильнее, теперь уже на себя.

Самое жуткое – это не тишина. Тишины вообще не было. Вместо нее пришло ощущение погружения под воду с заткнутыми ушами. Вот, пожалуй, самая близкая аналогия. Когда единственным подобием звуков осталось лишь твое дыхание и сердцебиение. И еще – частичная потеря ориентации. Бартон с трудом воспринимал окружающий его мир. И пусть пока мир заключался в пространстве одной комнаты, его заранее пугала перспектива оказаться снаружи в положении новорожденного младенца. Вот еще одна причина для недовольства – беспомощность.

Терпеть звуковую блокаду было невмоготу спустя всего один день. Но Бартон еще надеялся, что этот кошмар не затянется. А потом Фил принес ему какие-то распечатки. Бартон продирался сквозь сухой, полный сложных терминов текст и с содроганием понимал, что это все – только начало. Он отбросил пачку листов и откинулся на спину. На Коулсона он старался не смотреть. Руки дрожали, и Клинт проклинал себя за слабость.

- Это что, навсегда?
Бартон не знал, прошептал он это или прокричал. Наверное, прошептал. Собственный крик он уже научился чувствовать.
- Это навсегда?
Он вскинул голову и взглянул Филу в глаза. Тот не отвел взгляд, лишь вздохнул. Потом вынул из кармана блокнот и ручку, что-то черкнул и протянул Клинту.
«Это предварительный диагноз. Нужно время»
Едва Бартон прочел, Фил снова схватил блокнот и начал писать, уже дольше.
«Врачи не уверены, что последствия обратимы. Но ты слишком сильно пострадал, чтобы судить об этом уверенно. Тебе нужно время прийти в себя и залечить травмы»

Бартона начало трясти – не то от злости, не то от отчаяния. Коулсон обернулся на закрытую дверь, секунду помедлил, а потом присел рядом с Клинтом и притянул к себе. Бартон порывисто обнял Фила в ответ, уткнувшись куда-то в основание шеи. Волосы на макушке шевелились от чужого дыхания. Фил немного отстранился, и устало посмотрел на Клинта. Его губы шевельнулись, и на сей раз, Бартон сумел его понять.

«Ты справишься». А может «Мы справимся». Кто знает? В любом случае, Клинту стало легче. Потому что теперь, видя, как Фил говорит, он мог вообразить в голове его голос. Клинт потянулся к Филу и поцеловал его. На большее он сейчас способен не был, но большего и не было нужно. Коулсон прилег на край кровати, держа Бартона в руках, словно хрупкую вазу и целовал в ответ, чувствуя, как его самого отпускает напряжение последних дней. Самое главное – он жив. Все остальное второстепенно.

* * *

Как долго они так пролежали? Бартон вздрогнул и приподнялся на локте. Он понял, чего еще ему не хватало. Фил поднялся с кровати и сел, вопросительно глядя на Клинта. А тот, тщательно выговаривая слова, произнес:
- Отведи меня к ней.
Коулсон понял сразу и кивнул. И указал на самого Бартона – мол, идти сможешь?
Тот кивнул в ответ.

Барбара лежала в реанимации и состояние ее было куда хуже, чем у самого Бартона. Врачи бились с ней уже несколько дней, но лучше ей не становилось. Да и о каком «лучше» можно говорить, если человека подключили к аппарату искусственного жизнеобеспечения.

Клинт сжал кулаки. Она спасла ему жизнь. Прикрыла собой, хотя была ранена. И теперь лежит, и выживет ли – ни один врач сказать не может. Сам Бартон тоже изрядно пострадал. А этот ублюдок Кроссфайр сбежал. Коулсон рассказал, что его так и не нашли. Ни на самом складе, ни вокруг него. И теперь Бартон чувствовал не только отчаяние. Ему хотелось мстить. Держись, Пересмешница. Ты выкарабкаешься. А этот урод сдохнет.

[Гость]

Глава пятая. Трудности перевода.

Когда-то давным-давно Бартон пришлось учить французский. Он, Пересмешница и Коулсон примерно месяц провели на унылом и долгом задании в Марселе, и волей-неволей приходилось общаться с аборигенами. Всяко язык лишним не будет, логично подумалось Бартону. Но когда выяснилось, что он из французских слов знает лишь «merci», «bonjour» и «au revoir», да и те – последствия общения с учителем фехтования в цирке, Барбара начала над ним слегка подтрунивать.

Сама Пересмешница язык знала на хорошем уровне, все-таки высшее образование даром не проходит. Насчет Коулсона тоже сомневаться не приходилось – при необходимости он мог заговорить хоть на санскрите. И потому Бартон, не закончивший даже среднюю школу, чувствовал себя рядом с ними не в своей тарелке. И французский невзлюбил сразу – из-за насмешек Барбары, из-за невозмутимого предложения Фила его научить, словно маленького, из-за зубодробильных и языколомких словечек, которыми французский был полон, как лужа – грязью.

Пересмешнице вскоре надоело подкалывать Бартона, и она переключилась на Коулсона, чего тот и не заметил. Фил с упорством, достойным лучшего применения, заставлял Клинт зубрить спряжения, читать вслух тексты, разговорить с официантами и продавцами. Клинт позлился, попсиховал, а потом – заговорил. А куда деваться? И оказалось – это не так сложно. Даже по-своему приятно. Бартон был почти счастлив. Фил непонятно улыбался. Барбара тоже, но с какой-то хитрецой в глазах.

Потом, когда Клинт смог подпевать Эдит Пиаф, не боясь, что выглядит идиотом, он нашел где-то гитару и принялся выводить по вечерам безадресные серенады на чердаке. Впрочем, безадресными они были для всех, кроме самого Бартона. Он сам прекрасно знал, кому эти его песнопения предназначались, но признаться в этом боялся, и не замечал, что окружающие уже давно что-то подозревают.

И когда Пересмешница вздумала в редкий выходной устроить небольшую вечеринку в тесном кругу, он ничего не заподозрил. С первого взгляда все выглядело довольно банально – трое коллег сидят на ночном пляже, пьют вино и перемывают косточки начальству сразу на двух языках. Бартон наслаждался своим новым умением, как ребенок, и не заметил, что Барбара очень тихо испарилась в направлении ближайшего ночного клуба. Он слушал, как Фил рассказывает ему о Фьюри, а сам в ответ делился впечатлениями от новенькой по фамилии Хилл, думая при этом совсем о других вещах.

Шумело море, шумел ветер в пальмовых листьях, шумело в голове от выпитого. Клинт и не заметил, как произнес вслух «Je t'aime, Phil Coulson». Это как-то очень легко получилось из-за сложности чужого языка, ибо на родном английском он никогда бы не решился сказать этих слов. А когда Бартон понял, что именно он сказал, было уже поздно. Фил внимательно смотрел на него, словно и не пил вовсе. Клинт проклинал себя за несдержанность и с каждой секундой все больше робел.

- Ради этих слов стоило выучить французский? – мягко спросил Коулсон.
- Его стоил выучить уже хотя бы потому, что ты на нем говоришь, - хрипло отозвался Бартон.
- Приятно знать, что ты так ценишь меня. Но разве не проще было сказать это на более понятном тебе наречии?
- Смеешься? Я не был уверен, что ты хоть раз в жизни слышал эту фразу и понимаешь, что она значит.
Фил слегка помрачнел.
- Я произвожу впечатление бесчувственного робота?
- Иногда. Неужели сам не догадался?

Фил не стал отвечать, лишь отвернулся к морю, о чем-то раздумывая. Бартон уставился в направлении взгляда Коулсона, но ничего интересного там не нашел. Одна радость – он не признался в любви Филу на английском. Тут бы вообще никаких оправданий не хватило. Клинт прилег на спину и закрыл глаза. Позорище. Хоть бы Барбара об этом не узнала. О том, как он теперь будет общаться с Коулсоном по работе, думать вообще не хотелось.

Бартон, не глядя, протянул руку, ища свой бокал, и наткнулся на что-то сухое и холодное. Кажется, это была ладонь Фила. Через секунду он почувствовал на себе тяжесть чужого тела и открыл глаза. Коулсон нависал над ним, одной рукой опираясь о песок, а другой осторожно прикасаясь к лицу Клинта. Да, ладони у него действительно были ледяные. Бартон улыбнулся.

- Снеговик, - прошептал он.
- Ты так считаешь? – очень серьезно спросил Фил.
- Да ты же холодный, как айсберг.
Ладонь сместилась ниже, к затылку, ероша короткие волосы.
- Мне кажется, ты ошибаешься.

Бартон согласился, когда выяснил, что рот у Фила очень даже горячий. Не просто горячий – обжигающий. И поцелуй вышел неожиданно жарким. Неожиданно – потому, что говоря об айсберге, Бартон вовсе не имел в виде ледяные руки Коулсона. Он думал лишь о вечной холодности своего куратора. Которая, как оказалось, тоже имела свой предел.

Он оторвался от поцелуя на секунду, чтоб вдохнуть воздуха и прошептать:
- Французский стоило выучить уже хотя бы ради этого момента.

* * *

Именно этот момент вспоминал Бартон, лежа на кровати в их с Филом квартире. Ну не только его, конечно. Просто про поцелуй думать было куда приятнее, чем про все остальное.

Фил лежал рядом и спал. Наверное, спал, ибо его дыхания Бартон уловить не мог. Он на всякий случай положил руку Филу на грудь и убедился, что тот дышит ровно и спокойно. Чем Коулсон всегда отличался от Клинта – это умением спать в любой ситуации и любом положении. Сам Бартон заснуть не мог, как ни пытался. День возвращения домой из госпиталя был нервным. Когда утром он открыл дверь квартиры и вошел, он не узнал собственное жилище.

Нет, ничего не изменилось, разве что пыли и паутины прибавилось. Изменился сам Бартон. Ему было невыносимо трудно находиться здесь и не слышать скрипа половиц, тиканья часов, гудения кондиционера, жужжания холодильника. Ему безумно не хватало тысячи разных звуков, что сопровождали его последние несколько лет. Ему было страшно понимать, что теперь он будет жить, словно под водой.

Фил шевельнулся во сне и перевернулся на бок. Клинт придвинулся к нему поближе, осторожно взял его ладони и сунул себе за пазуху. На секунду обожгло холодом, но он уже привык. Вот ведь еще проблема – не смотря на всю свою физическую подготовку, Фил страдал от плохих сосудов и постоянно мерзнущих рук. Бартон, никогда не жаловавшийся на подобное, и спокойно умеющий гулять в одной футболке по морозу, взял за правило иногда греть Коулсона. Удивительно, что тот смущался и отказывался поначалу, но Бартон в принципе не отличался деликатностью и слушать Фила не стал.

Он вообще не слишком любил слушать Коулсона. Ну, потому что упрямый по жизни был, да и дурацкое чувство противоречия постоянно возникало. И еще ему хотелось как-то расшевелить вечно сдержанного Фила, заставить его быть чуть живее. Таким, как на ночном марсельском пляже. Дурость, конечно. Изменить человека, что уже сложился характером и темпераментом задолго до встречи с шальным лучником – это, разумеется, гениальная идея.

Бартон пытался зайти с разных сторон, попадался Филу на глаза, устраивал розыгрыши, язвил, в общем, вел себя как мальчишка, что дергает за косички понравившуюся ему девочку. И при этом не замечая, что уже влип по самый колчан и влюбился. Однако, кое-чего он все же добился – Фил Коулсон тоже заметил его. И не просто заметил – почувствовал, что строптивый агент занимает в его мыслях куда больше места, чем работа. Вот так все и закрутилось…

Бартон полежал еще немного, убедился, что руки Фила согрелись, и вылез из постели. Если уж не спится, может хоть кофе сварить. Бродить по квартире в темноте теперь было еще большим приключением. Клинт ухитрился споткнуться о журнальный столик в гостиной и снести с него все на пол. На ногу свалилось что-то тяжелое. Бартон зашипел и, прихрамывая, побрел к выключателю. Интересно, грохот был сильный? Не проснулся бы Фил.

Включив свет, он принялся разглядывать разрушения. Не так уж катастрофично, на самом деле. На полу оказались какие-то документы, что Коулсон приволок домой, несколько безделушек, пепельница. И два учебника по амслену, языку жестов. Когда Клинт увидел, что Фил принес книги, одну ему, вторую, точно такую же, себе, он спросил, зачем это. На что Фил, уже приноровившийся быстро писать записочки в блокноте, ответил:
«Так тебе будет проще меня понять»

Бартон с сомнением повертел учебник в руках. Он хотел объяснить, что не собирается подстраиваться под свое новое положение и не желает выглядеть идиотом в глаза окружающих. А так, несомненно, и будет, если Бартон внезапно начнет размахивать руками, как журавль. Он собрался возразить и отказаться, но Фил его опередил:
«Мне надоело общаться с тобой на бумаге. Я хочу разговаривать. Хотя бы так»

Клинт выдал свой последний довод – что у него ничего не получится. Но Коулсон был готов и к этому.
«Помнишь, как мы учили французский?»
Бартон на секунду впал в ступор, а потом улыбнулся. За одно это «мы» он был благодарен Филу как никогда. Тот почувствовал, как напряжение спадает, раскрыл книгу и кивнул на экземпляр Клинта. Тот последовал примеру Коулсона. На первых страницах значилось «Вступление. Азбука жестов».

Клинт и Фил начали по очереди пробовать изображать буквы с помощью рук. Выглядело забавно, а когда Коулсон попытался вывернуть пальцы, показывая букву «S», Бартон не выдержал и расхохотался. Может, научиться разговаривать на языке глухих не такая уж плохая идея?

И сейчас, стоя посреди гостиной в три часа ночи, Клинт раздумывал, какие еще можно найти полюсы в его положении. Но ничего не придумал и отправился варить кофе.

[Гость]

Заказчик, я хотела вас поблагодарить за "Концовку на усмотрения автора".

Дорогой автор, не за что. Я просто подумал, что так будет интереснее. И не ошибся.
Благодарю за продолжение и признание и поцелуй на пляже Морселя. И Филовское "мы", потому что это "мы" значит очень многое) И учебник по языку жеста. И вообще низчаший Вам поклон за то что взялись за написание.

[Гость]

Дорогой автор, не за что. Я просто подумал, что так будет интереснее. И не ошибся.
Благодарю за продолжение и признание и поцелуй на пляже Морселя. И Филовское "мы", потому что это "мы" значит очень многое) И учебник по языку жеста. И вообще низчаший Вам поклон за то что взялись за написание.

Обожаю доставлять радость людям, особенно способом, который мною любим - писаниной)
В таком случае, я немного передохну и чуть позже продолжу. Постараюсь не затягивать.

[Гость]

автор, я хоть и жажду продолжения, но торопить не буду, потому что вдохновение и песец дело капризные по крайней мере у меня. вы просто не бросайте, пожалуйста, это дело, а так я всегда раз продолжению)

[sablefluffy]

[Месть*_*]

влип по самый колчан

Автор умничка, хорошо идет Пишите, мы будем терпеливо ждать, исполнение же вкусное

[Sapfira23]

автор, спасибо
каждая ваша строка впитывается в мозг.
жду с нетерпением продолжения и возможности снова перечитать все вместе.

[Incognit@]

Слов нет, эта история сжигает сердце своей незавершенностью!
Автор, продолжения бы, а?

[Гость]

Гость, который заказчик, не волнуйтесь, с вдохновением у меня все ОК, фигня со временем свободным((

sablefluffy, Ваш коммент бесподобен!

Месть*_*, Sapfira23, Спасибо вам за поддержку, правда))

Incognit@, А если я скажу, что это еще даже не середина (возможно...) вы перестанете мучиться?

И для всех разом - я уже пишу шестую главу. И седьмую скоро начну, честно

[Incognit@]

Автор, я долго прислушивалась к себе... Не, не помогло!
Я хочу все и сразу!!!
Пишите, пишите, умоляю вас!!!

[Sapfira23]

автор, спасибо вам за замечательный текст!

И для всех разом - я уже пишу шестую главу. И седьмую скоро начну, честно

[Гость]

Incognit@, Sapfira23, Ох, милые вы мои. Я не заброшу, обещаю. Я практически никогда не забрасываю, тем более - это же Бартон, как можно! Но вот сейчас, вместо того чтобы тут сидеть, мне бы по хорошему заняться делом (не седьмой главой, увы) а работой. так что я ушла, ждите теперь, просто ждите))))

[Sapfira23]

автор, смотрите, вы пообещали)))
а ждать то будем по-любому)))
не сильного вам напряга с работой

[Incognit@]

Автор, милый и любимый, удачи и вдохновения!
Мы ждем!
)))

[Гость]

не волнуйтесь, с вдохновением у меня все ОК, фигня со временем свободным((

ооо это прекрасно))

И для всех разом - я уже пишу шестую главу. И седьмую скоро начну, честно

у меня нет слов восхищения, как я рад это слышать
___
з

[Месть*_*]

Милый автор, пишите пишите, вдохновения и пончиков вам

[Гость]

от автора

Это снова я, ваш слегка упоротый автор. Кажись, меня миновала волна траблов, так что теперь буду стараться писать чаще.
Заказчик, вы о рейтинге как-то не упомянули, посему "мое усмотрение" хищно клацнуло зубами и разошлось. Примите от меня еще пару глав.
*грызет ногти от волнения.
**грызет ногти еще и по другой причине.

Глава шестая. Guitare, guitare, guitare ...

На самом деле не все было так радужно, как можно было подумать со стороны. Не проходило и часа, чтобы Бартон не думал о дикой утрате, что, помимо, собственно, способности слышать, с ним произошла. Это было настолько очевидно, что пока они не вернулись домой, Клинт даже и не думал о ней. Самым жутким в его ситуации оказалось, что теперь он сможет слышать голос Фила. Вообще. Если слух к нему не вернется, что очень вероятно, то он никогда не сможет услышать свое имя из уст Коулсона. Да и вообще – ничего не сможет…

Бартон не показывал, как ему тоскливо от подобных мыслей, а его хмурый вид Коулсон списывал на посттравматический синдром. Несколько дней он провел с Бартоном дома, присматривая, как тот осваивается в непривычном ему состоянии, а затем вышел на работу. Отчасти, плохое настроение Клинта объяснялось еще и этим. Чертов Фьюри будто не мог месяцок обойтись без одного из лучших сотрудников и заставил Коулсона прийти в офис, едва лишь Бартону стало немного лучше.

За недолгую неделю, что они вместе постигали язык жестов, Бартон, как мог, гнал от себя грустные мысли, занимая голову учебой. Не сказать, что у него получалось так уж легко. Если с жестовой азбукой все было еще кое-как, то произносить руками целые фразы, или хуже того – воспринимать их на глаз, было безумно сложно. Чуть лучше дело шло с чтением речи с губ. Но Фил сказал, что это от привычки с ним общаться Клинту так просто, а с другими людьми придется каждый раз учиться заново.

Как бы то ни было, дело со скрипом шло. Коулсон прочитал книгу всего за один вечер и теперь, с энтузиазмом неофита, пытался применить свои знания на практике. Он изображал пантомиму, долженствующую означать приглашение к ужину, а Бартон, подперев подбородок кулаком, смотрел на него и просто любовался, не думая, что вообще-то должен что-то почерпнуть из этого представления. Фил, сообразив, что его потуги если и достигают чего-то, то это явно не стремление Клинта к знаниям. Скорее, его стремление к заигрыванию.

Правда, если Клинт и питал какие-то надежды на близость, то Коулсон развеял их в дым. Со всей доступной ему мягкостью он объяснил, что тяжелые физические нагрузки для Бартона сейчас противопоказаны. А любовные утехи, как ни странно, к ним относятся. Тем более что в постели ни Фил, ни Клинт не отличались особенной деликатностью. Еще один довод в пользу неважного расположения духа.

И вот, как-то утром, когда Фил собирался на работу, а Клинт мялся в прихожей, не зная, куда себя деть, депрессия достигла своего апогея. Бартон стоял в дверном проеме, глядя, как Фил обувает ботинки, и думал, какой же контраст они сейчас представляют. Одетый в идеально отглаженный костюм Коулсон и Клинт, в старых домашних штанах, в выцветшей футболке с пятном кетчупа, к тому же босой. Решительно ничего общего.

Фил обнял Бартона на прощание, легонько поцеловал в скулу и на языке жестов сказал несколько простых фраз, что они выучили в первый же вечер:
«Не скучай. Я скоро вернусь. Я тебя люблю»
Бартон слабо улыбнулся и коряво ответил:
«Я тебя тоже»
Фил улыбнулся в ответ, подхватил свой дипломат и вышел.
Бартон остался в квартире один. Наедине с мыслями, неуверенностью, одиночеством. И наедине с тишиной.

Наверное, это было самое страшное. Пока Фил находился с ним дома, тишина была просто неприятным дополнением к состоянию Клинта. Ну, непривычно, ну обидно. Как-то можно справиться, особенно если, тот, кого любишь, рядом. Но теперь, когда безмолвие имело полное право быть, когда Клинт целых пять минут смотрел на закрывшуюся за Филом дверь глазами брошенной собаки, его накрыло.

Мысли о безысходности, о невозможности снова слышать родной голос навалились одной большой кучей. Он бродил по квартире, бездумно брал вещи в руки, отставлял их в сторону и шел дальше. Хотелось как-то убить время до возвращения Фила, но спать не хотелось, готовить тем более, и Клинт, подхватив пепельницу из гостиной, отправился на балкон курить.

Коулсон предпочитал дорогие сигары, которые следовало смаковать, как хорошее вино. Бартон этого снобизма не понимал, иронично отзывался о «Cohiba» и курил обычные крепкие сигареты. Сейчас, правда, никакого удовольствия они ему не принесли. Нервы немного успокоились, но и только. Мысли же никуда не делись.

Бартон думал, что ему делать дальше. По сути ведь, с работы его никто не выгонял. Да, отстранили, по состоянию здоровья. Выговор ему никто не назначал, как подозревал Клинт, не в последнюю очередь из-за Фила. Иногда тот использовал служебное положение в личных интересах, но никогда не злоупотреблял. Вот и сейчас наверняка отмазал Пересмешницу и Соколиного глаза от гнева Фьюри. На самом деле, и Бартон прекрасно это осознавал, наказать его стоило. Нарушение двух приказов, ранение подчиненной ему Пересмешницы… Да что теперь говорить? Следовало решать насущные проблемы.

Итак, что он имеет? Он лишен довольно важной для агента вещи – слуха. Но – не зрения или рук, что было бы фатально. Он по-прежнему способен стрелять без промаха. Ему просто нужно прийти в себя, наверстать форму и адаптироваться. Наверняка возникнут трудности, к примеру, связь через наушники теперь отпадала по очевидной причине. Ну, можно будет обходиться текстовой информацией на коммуникатор, ничего особенного. Для экстренных ситуаций предусмотрен вибрирующий браслет на руку – полезная, оказывается вещь.

Еще вопрос – что скажет Фьюри? Позволит ли он вернуться покалеченному агенту на службу? Сомнительно, но вероятно. И даже сильно вероятно – директор должен понимать, что снайперов уровня Клинта он себе на раз-два не найдет. И на три-четыре – тоже.

Бартон криво улыбнулся, вспомнив, как старина Ник отзывался о словоохотливости Соколиного глаза. И что болтливей него он встречал лишь одного человека, по имени Уэйд Уилсон. Но тот хоть оправдание имел своему словесному недержанию – трехкратную шизофрению, а Бартон что? Просто трепло, хоть и меткое… Теперь директор должен быть удовлетворен полностью – Бартон заметил, что чем дальше, тем реже он говорит вслух. Неуверенность в адекватности своей речи – это, знаете ли, не просто так. И вынужденная молчаливость еще не самое страшное.

Так, с работой разобрались, теперь о личном. Не просто о личной жизни, о своей жизни вообще. С него схлынул первый шок и начало проступать понимание, что бытие свое придется менять кардинально. И чем больше о думал, о том чего лишился с потерей слуха и чем придется компенсировать, тем сильнее в душе нарастал гнев. Не направленный ни на кого конкретно гнев.

Клинт раздавил окурок в пепельнице, вернулся в гостиную и огляделся. Что стало лишним? Первым на глаза попался старый айпод. Просто замечательно. Бартон кинул игрушку в мусорное ведро без всякого сожаления. Несколько дисков с любимой музыкой – туда же. Минуту он раздумывал, стоит ли разгромить стереосистему, но потом решил, что это не честно – Фил тоже любил музыку. Участи быть выброшенными избежал также радиоприемник на кухне и старый телевизор. Бартон носился по дому, уничтожая все, что могло быть как-то связано с его «звуковой жизнью». Через несколько часов квартира лежала в руинах хаоса.

Под конец, выискивая, от чего еще можно избавиться, он зашел в спальню. И застыл на пороге. Как он мог забыть? За спинкой кровати стояла его гитара. Конечно, не та, на которой он играл в Марселе, другая, но все же. Бартон любил иногда побренчать настроения ради. Нет, что за чушь? Он любил, по настоящему любил играть на гитаре. Не только для себя. Он знал, что его игра нравится Филу. И порой, редкими свободными вечерами, когда они выбирались на крышу, Клинт пел песни, чаще чужие, но иногда – свои собственные. Редко и лишь для Фила.

Он даже не мог распознать, что за чувства обуревали сейчас, когда он увидел инструмент, подаривший столько хороших воспоминаний, а теперь превратившийся в бесполезный кусок дерева. Бартон вынул гитару, отряхнул с нее пыль, провел пальцами по струнам. Ничего. Он ничего не слышал. Легкая вибрация – и все. Зачем она ему теперь нужна? Травить душу собственным бессилием?

Он взглянул в стоящее тут же зеркало. Здравствуй, Клинт Бартон. Добро пожаловать в мир изгоев. Теперь ты неполноценный инвалид. Теперь ты не можешь самых простых вещей. Ты недочеловек.

Ярость нашла выход. Клинт развернулся и со всего размаха ударил гитару о стену. Хрупкая фанера ломалась с легкостью сожженной бумаги и с таким беззвучием. И это отсутствие звука разрушения бесило еще больше. Клинт снова и снова молотил остатками грифа, разбрасывая вокруг себя щепки и обрывки струн, а под конец швырнул останки инструмента куда-то за себя.

Позади мелькнула чья-то тень. Бартон от неожиданности рванулся в сторону, обернулся и увидел, что Фил стоял на пороге, прикрывая голову от летящих обломков. Он изумленно рассматривал учиненный Клинтом погром и держался за лоб. Из-под ладони тонкой струйкой сочилась кровь. Вначале Бартон решил, что Коулсон где-то разбил голову, а потом до него дошло – это он сам, когда разбивал гитару, задел Фила. Это из-за него сейчас единственный близкий человек пострадал. От мгновенного приступа страха на голове зашевелились волосы.

В голове Бартона мгновенно сложилось два возможных сценария дальнейшего развития событий. Первый – он, как профессионал, сразу реагирует и обрабатывает рану, попутно объясняя, с чего это он так разошелся. Второй – он пытается помочь Филу, а тот испуганно отходит назад, не давая маньяку приблизиться, а сам Бартон от безысходности не знает, куда себя деть…

[Гость]

В общем, второй вариант был чистейшей воды паранойей, тем более что Коулсон не был трепетной ланью. Правда, он явно не ждал от Клинт такой бурной истерики. Бартон, тихо матерясь сквозь зубы, потащил Фила в ванную, намеренно не глядя на него и не желая знать, что тот скажет на эскападу с «битьем посуды». Фил ошарашено окинул взглядом квартиру, обнаруживая все новые и новые признаки бартоновой истерики.

В ванной он первым делом заставил Фила смыть кровь, залил порез перекисью и залепил пластырем. Царапина оказалась не такой уж и большой, а обилие крови объяснялось просто – любая рана на голове всегда сильно кровоточит, вне зависимости от размера. Покончив с первой помощью, Клинт велел Коулсону снять рубашку, которая успела слегка запачкаться, и кинул ее в стиральную машинку. Фил как-то отстраненно наблюдал за возней Бартона, потом потянулся и дотронулся до его спины. Клинт на мгновение застыл, повернулся к нему и посмотрел в глаза.

Фил мягко улыбался и ничего не говорил. Бартон был ему за это благодарен. Может, Коулсону и хотелось знать, чего это он так разошелся, но ему хватило такта и понимания не выяснять этого сейчас. Фил вздохнул и присел на край ванной. Клинт опустил взгляд и, наконец, соизволил заметить, что Фил так и стоит перед ним полураздетый. И понял, что давно соскучился по этому сухому, поджарому телу. Так соскучился, что где-то внизу заклубилось уже слегка забытое вожделение.

Он провел ладонью по груди Фила, спустился чуть ниже, к животу, потеребил пальцами дорожку темных волос и двинулся дальше. Коулсон не смог долго это терпеть и протянул руку, останавливая Бартона. Тот вскинул голову, увидел, что Фил смотрит предостерегающе, но сам лишь криво усмехнулся. Плевать он хотел на предписания врачей. Всегда плевать хотел, а сейчас – особенно. Клинт резко притянул Фила к себе, целуя отчаянно, словно в последний раз, и чувствуя, как чужие руки уже шарят за его спиной, стаскивая с него футболку. Бартон привычно вздрогнул, когда на его поясницу легли ледяные пальцы Фила. Но это были такие родные, любимые пальцы, что уже через секунду он прикрыл глаза от удовольствия…