Die Hölle muss warten
обзорам
читать текст1.
Так начинается свет.
Тёмная ночь без особых примет.
Но кто-то вошёл в этот мрак.
Тебе пока невдомёк, что и с тобой будет так же.
Да, это похоже на бред, да, это похоже на глюк,
Но именно так начинается свет, так кончается страх,
Так рождается звук.
– Доброе утро.
Улыбка полезла на лицо неосознанно, ещё во сне. Рефлекс. Что-то на уровне физиологии. Лицевые мышцы реагируют на этот голос непроизвольно, как отдёргивается рука от раскалённой поверхности или замедляется сердцебиение при понижении температуры.
Помычав, Клинт съёжился, спрятал голову под одеяло и задержал дыхание на выдохе. Под одеялом было темно, тепло и уютно, и вылезать в жестокий мир казалось совершенно неразумным.
– Агент Бартон, подъём! – глухо раздалось снаружи, судя по звуку, уже из ванной.
– Ну мааам…
– Отставить «мааам», у нас слишком насыщенный день.
Отсчитав двадцать секунд, Клинт вытянулся на подушку, глубоко вздохнул и открыл глаза. Привет, новый день, полный инопланетных захватчиков, сумасшедших ученых, опасных химических соединений и прочих абсурдных парадоксов природы. Среди которых первое место, несомненно, занимают отвратительные бургеры кафешки при базе.
Небольшая светлая спальня была залита предрассветным нерешительным светом, всё вокруг казалось зыбким и бесплотным, как будто реальность сама ещё не очень проснулась. Даже маленькое миртовое дерево на комоде выглядело сонным. На электронных часах на тумбочке равнодушно мигало 5:16.
Кто там по плану? Гигантские межгалактические тараканы? Химики, нашедшие рецепт галльского зелья? Непонятная эпидемия агрессии в отсутствующем на картах городе Hobb’s End?
– Вношу предложение по организации незапланированного выходного, – крикнул Клинт в сторону открытой двери. За дверью бодро зашумел душ, из-за косяка высунулась голова куратора:
– Предложение рассмотрено и отклонено. Как и четырнадцать предыдущих.
Чёрт, как он умудряется никогда не выглядеть сонным?
– Когда-нибудь мне повезёт.
– Вставай, Клинт. У канадских террористов не бывает выходных.
Ах, ну да, канадские террористы.
– Боги, Фил, канадских террористов не бывает в принципе, – застонал Бартон, опуская ноги на ковер, голые плечи передёрнуло от холода. – Бывают мексиканские террористы, исламские, иракские, иранские, арабские, я не знаю, даже русские, но канадские?..
– Я рассказываю тебе про них уже неделю подряд, ты не мог не слушать меня целую неделю, – раздалось приглушенно из-за шума воды.
– Может быть, я запомнил бы больше, если бы это рассказывал не ты…
Встав, Бартон подошёл к большому широкому окну, закинул руки за голову и сладко потянулся, выгибая спину. На улице снова было влажно и туманно, как и вчера, и позавчера, и позапозавчера, как будто они незаметно переселились в Лондон. Тёмные высотки тонули в белёсом мареве, подсвеченном рассветными лучами, горели редкие окна ещё не ложившихся и уже проснувшихся. Подняв руки вверх, Клинт вытянулся в струну, а потом медленно стал прогибаться назад, будя заспанные мышцы. Скользнув взглядом по аскетичной люстре, по потолку и по зеркалу на противоположной стене, он плавно опустился на руки в мостик, упёршись ладонями в мягкий ворс ковра.
В этом была какая-то невыразимая прелесть – чувствовать свое тело, контролировать его всегда, в любой момент, в любом состоянии. Если бы Клинта разбудили среди ночи, он мог бы спокойно продемонстрировать сложные пируэты на равновесие, и секрета в этом никакого не было – просто многолетнее состояние постоянной готовности и подразумеваемой опасности. Он мог это делать и в пьяном виде (было дело, на спор, на дне рождения Тони), просто потому что довёл координацию движений практически до полной автономии. То же, что и со стрельбой – ему было труднее не попасть в десятку, чем попасть, и никакие погодные условия или личное состояние не играли роли.
Постояв на мостике, Клинт согнул руки и улёгся на пол локтями, уткнувшись затылком в ладони. Поясница прогнулась ещё сильнее, по венам побежал адреналин. В прохладной ясности рассветного утра отчётливо чувствовалась каждая мышца. Клинт медленно оторвал правую ногу от пола, чуть переставил руки, нащупал нужное распределение силы и веса, и уже спокойнее поднял левую. Выпрямил обе к потолку в идеальную свечку. Вытянулся всем телом. Кровь стучала в висках, сознание стряхнуло с себя остатки сна и отрапортовало об искреннем желании служить родине и проливать кровь в борьбе с канадскими террористами. Чувствуя прилив эйфории, Клинт медленно развел ноги в стороны в горизонтальный шпагат, собирая складками легкие пижамные штаны. Растянутые мышцы откликнулись приятной болью.
Сведя ноги обратно, Клинт согнул их в коленях и стал опускать за голову, прогибаясь уже в обратную сторону. Поймав мимолётное хрупкое равновесие, он напряг мышцы рук, медленно отжался от пола и замер, чувствуя, как дрожат мускулы. Улыбнувшись, отсчитал десять секунд, так же медленно поставил на пол сначала одну ступню, потом другую, перенёс вес на ноги, а потом просто скользнул ладонями по ковру, по ногам, отряхивая складки, и наконец выпрямился лицом к окну.
Идеально.
Теперь он был в полной боевой готовности и мог при необходимости сокрушить маленькую армию.
Клинт выдохнул, встряхнул руками, повернулся к ванной – и наткнулся на очень выразительный взгляд.
– Если бы нам не надо было быть в головном офисе через сорок минут, я бы затащил тебя обратно в постель и не выпустил бы как минимум до обеда, – Коулсон отлепился от косяка и кинулся в Клинта полотенцем. – Душ. Быстро. Кофе за мной.
Подмигнув ему, Клинт окунулся во влажное пахнущее зелёным яблоком тепло ванны, где по-прежнему уютно шумела вода не выключенного душа (с той-самой-идеальной-температурой). За дверью Коулсон щёлкнул выключателем. Клинту нравилось мыться в темноте.
Каждый день неизменно начинался с «доброго утра».
Это был своеобразный пароль, отделяющий сны от реальности, допускающий, разрешающий, и поэтому особенно любимый Клинтом. Как и любые другие приказы, пароли и фразы, произносимые этим голосом. Голос был чем-то вроде триггера – так же безжалостно и неизбежно провоцировал в нём убийственные реакции.
Забавно, но Клинт далеко не сразу понял, в чем дело. Только когда осознал, что без спокойного «Справа, агент Бартон», «Поменяйте дислокацию, агент Бартон», «Держите его на прицеле, агент Бартон», «Вы невыносимы, агент Бартон» ему становилось туго. Почему-то терялась координация, и сосредоточить внимание на чём-то жизненно важном для операции становилось непростительно трудно. Столько совместных заданий, такой высокий процент успешных – они становились если не лучшей оперативной связкой «куратор-специалист» во всем ЩИТе, то как минимум самой известной. Даже обрели своих поклонников.
Диалоги по коммуникатору были похожи на обмен выстрелами, на игру в пинг-понг. Когда главным козырем становилась скорость взаимодействий, их комбо оказывалось бесценным.
– Бартон, объект на три часа.
– Принято.
– Код триста, продержать…
– Но не убивать, ясно.
– Постарайтесь не перепутать стрелы.
– Эй, это была…
– Случайность, да. Наташа?
– Открыта, я прикрою. Брюс?
– Оставь мне, там Картер.
– Работаю.
Он слышал пару обидных фраз тогда, от других. Сначала хотел засветить в морду, потом подумал – к чёрту. Ещё давным-давно один слишком добрый человек сказал, что в собаке нет ничего обидного, чтобы обижаться на это сравнение. Отправляясь домой после очередной мясорубки, вниз по сизому проспекту, пешком, в старой кожаной куртке – он курил на ходу и почему-то улыбался.
Клинт умудрился осознать свою зависимость до того, как он понял её причину, поэтому предложение о свидании стало неожиданностью. Хотя нет, «неожиданность» – слишком мягкое слово. Скорее оно стало ГРЁБАНЫМ СЮРПРИЗОМ.
И поступило оно тем же самым «официальным» голосом Коулсона, идеальным для приказов и распоряжений, так что Клинт по привычке чуть было не ответил на автопилоте «да, сэр, слушаюсь, сэр», но вовремя сообразил – и обнаружил себя лежащим с открытым от изумления ртом на нагретом гудроне крыши оружейного склада, прилепившимся щекой к винтовке. Потому что ну, это был Коулсон, и он вполне мог себе позволить огорошить его приглашением на ужин посреди операции.
Грёбаным. Сюрпризом. Понимаете?
– Если тебе нужно время – я не тороплюсь, – так же спокойно добавил невозможный Коулсон. – Просто подумай над этим. И не отвлекайся от цели. Ещё три минуты до извлечения.
Иногда Клинту казалось, что он говорит не в наушнике, а в самой голове.
– Чёрт побери, Коулсон, мне не нужно время, – отмер Клинт. – Но твои методы подката завораживают и пугают одновременно.
– Завтра в семь, я тебя заберу.
Бартон не удержался от улыбки, закрыл слезящиеся от пота глаза и прислонился лбом к винтовке. Дьявол, он ведь и не сомневался в положительном ответе.
– Эй, Коулсон.
– Сэр.
Твою мать. Это будет знатный удар по болевым.
– СЭР. У нас же вроде бы правила и всё такое?
И тогда в этом невозмутимом непробиваемом голосе вдруг отчётливо послышалась искренняя улыбка.
– К чёрту правила.
И тогда Клинт Бартон понял, что он попал.
Коулсон оказался настоящим джентльменом и не делал никаких поползновений на первом свидании. И на втором. И на третьем тоже. На четвёртом озверевший Бартон затолкал его в квартиру, захлопнул его спиной дверь и сам начал активные поползновения. Себя Бартон джентльменом не считал. После этого всё как-то… получилось само. Они совпали во всём. С точки зрения вероятности это было почти невозможно, но они действительно совпали во всём. Понимали друг друга с полуслова, считывали малейшие взгляды и предугадывали мысли. Вместе было не просто хорошо – вместе было правильно. Так спокойно и естественно, что Клинт невольно удивлялся, почему до этого его жизнь не казалась ему серой и однобокой. Спустя две недели после перехода в постельную стадию Клинт, не придумав, как бы это сформулировать поделикатнее, спросил просто и прямо, можно ли ему переехать сюда. Почему-то очень хотелось.
– Я имею в виду не вещи, не с вещами, эм, пусть пока там будут, – скомкано объяснял он, пытаясь прикинуть, на сколько километров он отдалился от статуса «джентльмена» теперь.
– Можно, – просто и прямо ответил Коулсон, прерывая монолог об особенностях хранения коллекции новогодних гирлянд, и Клинт сам засиял ярче гирлянды.
Они ничего не обговаривали, не ставили условий, не обсуждали свои привычки. Они сошлись даже в том, что кому-то другому не показалось бы столь очевидным. Всё сложилось само, как два подходящих пазла. Совместные завтраки. Совместные миссии. Вечер. Шум воды в раковине и тянущее соло Армстронга из мощных динамиков. Ряды пёстрых корешков книг в стенных стеллажах. Яркие бока сицилийских апельсинов. Плохие сигареты. Свет торшера. Бесшумная кровать и ремни у изголовья. Опустошающие ночи. Тепло и тяжесть чужой руки на поясе сквозь сон.
Не надо было ничего доказывать или понимать.
Всё было… правильно.
Из всего, что Коулсон напару с Блейком рассказывали в течение недели о канадских террористах, в сознании Клинта остались только фотографии. Конечно, стоило бы запомнить что-нибудь более важное, вроде первых упоминаний о банде, об их кодексе или об основных лидерах, но планирование не входило в его компетенцию, а в поле он никогда не ошибался. Частично интуиция, частично опыт, частично его беззаветное доверие куратору, частично – доверие куратора ему. Всю подноготную группировки знал Коулсон, этого Клинту было вполне достаточно. Вроде бы они активизировались на севере, первые ласточки в процветающих городах, нелегальные операции с алмазами, торговля незарегистрированным оружием и африканскими наркотиками, что-то такое.
Но фотографии… Их трудно было не запомнить. Ребята словно насмотрелись самых трэшовых азиатских ужастиков и решили воплотить всё увиденное в жизнь. На их жертвы было даже не то что больно или неприятно смотреть – первые несколько секунд ты просто не понимал, что это когда-то было человеческим телом. Казалось, впечатлены были и видавшие виды агенты-боевики – золотой фонд, ветераны военных действий. Впервые Клинт в графе «дополнительная характеристика» увидел пункт «неадекватная жестокость» и в полной мере его прочувствовал.
Забудьте фильмы Люцифера Валентайна.
«Человеческая многоножка» фигня, а маньяк-Хэсфорд со своими скульптурами – просто жалкий дилетант.
На одной из фотографий Клинт увидел, как выглядит мужское тело без кожи. На другой – как выглядит человек, в котором методично и целенаправленно ломали каждую кость.
Впечатление создавалось странное – серьёзная, опасная группировка, круговая порука и прочнейшая повязка, вроде бы даже чёткая структура и централизованное управление, а жертвы выглядят так, словно попали в руки безнаказанным подросткам-психопатам, решившим, что над людьми издеваться интересней, чем над бездомными котятами.
– …этот Кюрваль вырос в весьма суровых условиях, когда мы до него доберёмся – если мы до него доберёмся – вряд ли получится привлечь его как адекватного. – перед Блейком выстроилось уже три пустых кружки из-под кофе. На его сером лице очень хорошо читались и бессонные проведённые в изысканиях ночи, и безжалостные проведённые на полевых разработках дни, и его глубокое и искреннее уважение к канадцам как нации. – Сам лично проверяет всех, кого берёт на важные места, и по всем законам жанра эти отморозки должны были перегрызть друг друга, как пауки в банке, однако этого почему-то не происходит. Дисциплина покруче чем в Хезболле. Интерполовцы пытались подослать к ним своих, получили обратно по кусочкам в посылках, разосланных по тринадцати полицейским участкам в северных штатах.
На экране мелькали карты, снимки, таблицы, и над всем этим нависал высокий атлетически сложенный брюнет, пойманный фотографом на выходе из машины. Больше похож на еврея, чем на канадца. Клинт прослушал, откуда он.
Блейк допил четвёртую кружку и оглядел теснившихся в маленьком зале агентов.
– Вы понимаете, что мы не можем их упустить?
Никогда ещё мрачное молчаливое согласие команды не было настолько однозначным.
– Я не засну, – пожаловался Клинт Коулсону тем вечером, лёжа на кровати и смотря в потолок. – Я закрываю глаза – и передо мной эти грёбаные фотографии. Серьёзно, кто сейчас в здравом уме станет снимать скальп или вырезать козлов на спине? Я думал, я уже всё видел.
– Никогда так не думай, – тихо и серьёзно ответил стоящий у открытого окна Фил, стряхивая пепел. – Даже когда тебе кажется, что ты на дне, может быть ещё хуже.
– Сэр, когда вы стали таким пессимистом? – усмехнулся Бартон, поворачивая к нему голову.
Коулсон невесело улыбнулся.
– Я бы ответил «Предчувствие», если бы не был таким закоренелым рационалом.
Помолчав, Клинт встал с кровати, подошёл к Филу и обнял его со спины под руками. Они стояли молча, смотря на оживлённый ночной город, и, может быть, это было наивно и глупо, но лучшего способа сказать «С тобой ничего не случится» Клинт не нашёл.
Я буду рядом. Всегда. Везде.
Я буду защищать тебя до последней секунды.
Я клянусь.
Восточный полуночный ветер тихо раздувал занавески и холодил кожу.
Они поместились ввосьмером в головной машине кавалькады ЩИТа. Коулсон, Бартон, Наташа и Рамлоу с четырьмя самыми смекалистыми из своих парней. Не обращая внимания на скорость, рывки и повороты, Фил привычно и уверенно повторял детали захвата по разложенной на портативном столике карте. В каждой из следующих за ними машин выбранные им кураторы повторяли детали захвата своим ребятам. Отлаженные и просчитанные действия, вся эта грандиозная идея национальной безопасности на самом деле складывается из вот таких вот частных случаев.
Иногда Клинт думал, какой была бы их жизнь без постоянной опасности быть подстреленными или взорванными, без бесконечно растянутых ночей, наполненных рывками мчащихся по дорогам машин, без долгого терпеливого ожидания на точке извлечения, без докуренных до фильтра сигарет после. Потом отвечал сам себе – её бы не было.
Развернувшаяся на неудобном сиденье Наташа взгромоздила на Клинта свои длинные ноги и скучающе смотрела в окно, упираясь в ворс обшивки мощными подошвами. Нет, не притворяется – в поджатых губах действительно больше скуки, чем напряжения. Привычная чёрная униформа туго обтягивает фигуру, в ложбинке между грудей поблескивает номерной жетон. Брок умудрился занять собой сразу два кресла и теперь сидел, развалившись, словно на самом деле он устроился дома перед телевизором, и Джон Стюарт вместо Коулсона рассказывает ему про очередное идиотское нововведение. На губах нехорошая улыбка, в глазах – непроглядная тьма. Остальные слушали внимательно, хотя знали уже всё наизусть, впивались взглядами в карту. Эти – не уникумы, но профессионалы.
Каждый готовится к бойне как может.
– Сектор три-шесть прикрывает команды Барни и Кристмаса, с воздуха снайперы Гальго, боевые единицы по двое и трое, атакующая колонна…
Болтаясь на сиденье, пытаясь побороть клубящуюся где-то глубоко внутри тревогу, Клинт опустил голову и закрыл глаза, растворяясь в запахах кожи, пороха и бензина и в голосе Фила.
Голос был константой, держащей его на поверхности в любой ситуации. Клинт мог слушать в таком исполнении что угодно – от сомнительной трезвости припевов «Sweet dreams» в караоке заштатного бара в Небраске до выразительного чтения вслух какого-то занудного политического деятеля с адской фамилией на Б и всеми согласными подряд (в дисциплинарных целях). В голосе Коулсона удивительным образом отражалась вся его сложная многоуровневая сущность – и стальные интонации, и обманчивая мягкость, и безукоризненная вежливость, и ободряющая улыбка, и то самое неуловимое лукавство, которое было столь очевидно всем и в котором его никогда не удавалось уличить. Голос отражал его настроение, его самодисциплину – достаточную, чтобы скрыть настроение от всех, кроме Клинта, – его манеру держать себя с друзьями, с врагами и с теми, кто вызывает у него подозрения. Он мог заговорить с кем-то так ласково и доверчиво, словно этот человек – единственный свет в его жизни, а в следующую секунду в два жёстких удара разбивал ему челюсть и переносицу, потому что тот, например, убил семейную пару в двухэтажном домике с палисадником в Балтиморе и продал их семилетнюю девочку на опыты. Глядя на скорчившегося, зажимающего лицо человека, он говорил, что если тот сейчас же не скажет ему о местонахождении девочки, то после всего, что Коулсон с ним сделает своими же руками, он искренне позавидует её судьбе. Голос звенел, отражаясь от стен, чеканные, холодные слова резали по нервам, и Клинт передёргивал плечами, смотря со стороны на прищурившегося, страшного как десять Скаров Фила. Потом тот отдавал короткий приказ, несчастного сажали обратно на стул, и Коулсон, цепляя его взглядом, вновь заводил непринужденную безукоризненно-вежливую беседу. Сколько людей уже поплатились за то, что повелись на его обманчивую мягкость!
Клинт спрашивал, где учат таким техникам владения голосом. Нет, ну было бы круто. Пусть и не до таких вершин, но хоть научился бы успокаивать свою скандальную семидесятилетнюю соседку. Фил отшучивался, что это джедайское умение передаётся исключительно от мастера к падавану, с подпиской о неразглашении.
Самое смешное, что переломов ещё не было. Ни разу. Выверенность его ударов была виртуозной. И вообще, слова «выверенность» и «виртуозность» были двумя самыми точными эпитетами для описания всей той бури эмоций, которую в Клинте неизменно вызывал Фил Коулсон.
Иногда он говорил так тихо, что казалось, воздуха в его речи больше, чем слов, а смысл передаётся почти интуитивно, выбираясь из самой груди. Так он разговаривал редко – один раз, когда Клинт попал в мясорубку под Мехико, и его пришлось буквально сшивать по частям, опустошая донорские запасы крови. Коулсон сидел возле походной койки под пыльным прорезиненным тентом и говорил, говорил тихо и много, этим вот страшным голосом, а глаза оставались красными и сухими. Ещё один раз, когда российское правительство вспомнило про Наташу – и какое-то время казалось, что весь ЩИТ со всей Америкой за плечами ничего не может сделать для её защиты. И ещё, когда по ошибке взорвали не тот маленький коттедж, в котором скрывался у Великих Озер работавший под прикрытием Бартон, а соседний. Клинт так и не понял, какие эмоции в нём вызывает этот призрачный дрожащий голос – страх или желание вцепиться в этого человека и никогда больше не отпускать. Он помнил все эти моменты, хранил их глубоко внутри и вызывал в памяти только тогда, когда ему было совсем плохо.
Когда они были в разных частях света и если того позволяла ситуация, Фил звонил ему неприлично часто, Клинту даже не приходилось просить. Просто – напомнить о себе, улыбнуться в трубку, рассказать, что взял билеты на Black Light Burns, подразумевая «так что не вздумай там делать никаких глупостей». Отказать такому голосу было невозможно, и Клинт, стоя в каком-нибудь тёмном углу очередной базы, утыкался лбом в стену и улыбался в трубку, думая, как он ненавидит этого великолепного человека.
Думая, почему ему вообще так чертовски повезло.
Иногда (правда, совсем редко) Фил разговаривал с ним до поздней ночи – по телефону или по скайпу – и отключался, только убедившись, что Клинт заснул. В этом было что-то совершенно невыразимое, он не мог подобрать слова – что-то, тянущее слишком глубоко в сердце, цепляющее под ребра и греющее даже тогда, когда отказывают другие источники питания. Пару раз он действительно выползал с того света только за счёт этого чувства. Оно было неприкосновенно ни для каких штампов, мнений и стереотипов. Оно было только его.
Голос Фила всегда звучал так, как звучало бы само спокойствие.
Коулсон – воплощение контроля.
– Агент Бартон, вы ещё с нами?
Знаете, забавно, что все эти разговоры о собаках незаметно умолкли как раз после переезда.
Вскинувшись, Бартон посмотрел на Фила из-под козырька кепки – он предпочёл стандартную униформу своему костюму.
– Всегда, сэр.
Коулсон – бронежилет поверх рубашки, пиджак поверх бронежилета, перевязь кобуры под мышкой – пристально посмотрел на него пронзительными серыми глазами и повернул карту.
– Тогда повторите вашим коллегам план действий. – Нет, это не проверка, он прекрасно знает, что Клинт слышит всё и всегда. Это значит «Я говорю тебе – повтори».
«Я говорю тебе – закрой глаза».
«Я говорю тебе – стреляй».
«Я говорю тебе – выполняй».
Не думай.
Выполняй.
Усмехнувшись, Бартон подтянул к себе карту.
На операцию отвели сорок минут. За сорок минут они должны были: подобраться к зданию заброшенного сталелитейного завода, перекрыть выходы, атаковать находящихся внутри элементов и осчастливившего город своим присутствием Кюрваля, нейтрализовать подрывников на подземном этаже, блокировать возможные передачи информации, не допустить уничтожение переносных баз данных, арестовать всех, кого удалось не убить. Досконально изученные планы местности и коммуникаций. Три подземных выхода, все три под контролем. Четыре группы снайперов сверху. Никаких хитрых комбинаций или сложных планов, всё просто и примитивно, как и должно быть при таком перевесе в силах. Это успокаивало – чем проще план, тем труднее с него сбиться. Предусмотрено всё, что можно.
Они всегда думают, что предусмотрено всё, что можно.
«Пошли-пошли-пошли-пошли» – оперативники в чёрном высыпались на дорогу и моментально растворились в узких проходах между старыми зданиями промзоны. Клинт поправил кепку, вскинул штурмовую винтовку и пристроился в хвостовой части команды. В наушнике были слышны переговоры на общей частоте, поверх – канал связи с Коулсоном.
– Вижу позицию на два часа, второй сверху этаж, третье окно.
– Четвёртое и пятое окно, правая сторона.
– Работаем!
Стрекот автоматов взрезал пыльное спокойствие умирающего района и наконец переключил внутренний тумблер на состояние «БОЙ».
Широкий вход, нагромождение пыльной сталелитейной техники, серый, льющийся сквозь пустые окна, свет – и много мускулистых тел. Новый фильм Зака Снайдера.
У них тут встреча, собрание одноклассников, – вспомнил наконец Клинт, грубо и быстро ломая шею первому кинувшемуся к нему громиле. Что-то вроде обмывания успешной операции. Удар, удар, блок, выстрел. Чьи-то пули срикошетили от труб, разлетающиеся под высоким потолком грохот и крики забивали уши, тело функционировало само по себе – скорость реакций, лаконичность движений, слушать пульс, на два счёта вдох, на два счёта выдох…
Нет, парни не столько профессиональны, сколько лютые. Прорываясь сквозь валящиеся кучей тела, Клинт подумал, что он словно попал к напившимся зелья галлам – сумасшедшие глаза, красные лица, ощерившиеся рты, стреляют бездумно, драться лезут как одержимые. С такими всегда легче работать, кто контролирует себя – тот контролирует ситуацию, надо только всё время помнить, что эти не станут отлёживаться даже со сквозной в живот. Пока могут – ползут в атаку с упорством зомби.
Это всё пешки – грязная одежда, сетки татуировок, кто-то в бронежилете на голое тело. Руки у всех такие, как будто Кюрваль лично устраивает для своих ребяток ежедневные тренировки по аэробике. А вон там демонстрирует приемы джиу-джицу самый накаченный азиат на его памяти, боже, он вообще не подозревал, что корейцев можно довести до такого состояния.
На самом деле, это очень похоже на игру на реакцию – видеть всех вокруг боковым и периферийным зрением, чувствовать приближение, молниеносно реагировать, выводя из строя. Не сложнее, чем в игровые автоматы в детстве.
Выпад, удар, удар.
Уход, удар фалангами по болевым, прыжок, кувырок, короткая очередь по ногам.
На три часа – захватить голову, рывок, прыжок, поворот вокруг уже мёртвого, но ещё стоящего тела – и пружинистый удар подкравшемуся сзади ногами в грудь. Сломанные ребра. Синеющее лицо.
Быстрее.
Быстрее.
Не думай.
Делай.
Очередь по зияющему в бетонной стене проёму, йухуууу, страйк!
Уход, бросок захватом ноги, удар затылком о бетонный пол.
Подкат, бросок через бедро.
Не думай.
Блок, захват за шею, хруст позвонков абсолютно бесшумен.
Делай.
Уход, подсечка из положения снизу, перекат и захват руки, рывок – перелом. Открытый. Пальцы скользят от крови.
На два счёта вдох, на два счёта выдох.
Кто-то тяжёлый навалился сзади – кувырок, удар, мимо. Чёрт, вот этот поймал профессионально. Ну надо же. Монолитная рука пережимает шею, вторая блокирует руки, придавил к стене животом и вцепился, как клещ. В поле зрения прижатого изогнувшегося Клинта попали двое из своих – пытались напару скрутить дюжего боевика – дальше с коротким рычанием рухнул на землю кто-то в распоренной униформе. Лишенное свободы действий тело пыталось вывернуться из захвата экстренными методами, лёгкие подавали сигналы тревоги.
Чё-ёрт.
Клинт почувствовал, как сдаются мышцы надёжно блокированных ног, перед глазами заметались точки. Он попытался сохранить оставшееся дыхание ради одного финального решающего броска, но тут зажим ослаб – и Клинт с хрипом втянул лёгкими воздух, упёршись руками в стену и позволив себе на секунду закрыть глаза. Повернуться не успел – к спине придвинулось вплотную чьё-то большое тело, грубый голос прошептал на ухо:
– Будешь должен.
– Сочтёмся, – усмехнулся Клинт. Рывком отжавшись от стены, он проводил спину исчезнувшего среди боевиков Рамлоу взглядом. И откуда у всех такое иррациональное желание прижимать его к вертикальным поверхностям.
На пару секунд оказавшись в относительном спокойствии, Клинт забрался на какую-то высокую круглую тумбу и огляделся. Жбаны, трубы, крючья, лестницы, только фашистов и рыжеволосой вампирши с клинками не хватает. Вслушиваясь в сообщения по общей линии, он сообразил, что первый этаж почти очищен, со вторым проблем быть не должно, если избавиться от засевших на крытой галерее канадских снайперов. А те засели знатно, значит, надо туда. Рэнди просит подкрепление. Снаружи всё оцеплено, можно забрать лук и подняться к гнезду команды Гальго, оттуда снять хотя бы нескольких окопавшихся виртуозов. Общая интуитивная оценка ситуации сводилась к «успешно на 70%».
Изогнувшись всем корпусом, Клинт ушёл от удара слева, крутанул обросшего мексиканца за плечо и приложил головой об стенку. Попутно стукнувшись о край тумбы, тот осел на грязный покрытый кусками битого кирпича пол. Жив. Этот однозначно жив.
Канадский мексиканец? Серьёзно?
– Коулсон?
– Мы на нижнем, почти закончили, – хрипло ответил наушник. – Бомба нейтрализована, их тут осталось не больше десятка, прячутся по подсобкам. Отправляю своих наверх, забери их и разберитесь с галереей.
Клинт вскинул винтовку, целясь в подобравшегося к Наташе Микки Рурка, но выстрелить не успел – Микки Рурк рухнул со сломанной ногой и выбитым плечом. Наташа поправила волосы.
– Помощь нужна?
– Наверху нужнее.
– Понял.
Коулсон в поле был явлением не столь привычным, как Коулсон в полевом штабе управления, однако не менее успешным и весьма завораживающим. Прелесть сидящего в безопасности контролёра усиливалась осознанием того, что при необходимости он может снять пиджак и галстук, закатать рукава – и пойти убивать рядом с затянутыми в униформу агентами. В этом было даже что-то сюрреалистичное, но безумно привлекательное.
Когда Клинт был уже на полпути к старой раздолбанной лестнице, ведущей на второй этаж, пол вдруг туго вздрогнул, и по ушам полоснул взрыв – приглушённый вживую, отчётливый в наушнике. Испугаться Клинт не успел – понял, что сработай взрывное устройство в подвалах, шума и последствий было бы куда больше. Пластид? Граната?
– Что случилось? – он переключился на внутреннюю связь и неосмотрительно замер на лестнице, оглядываясь через весь зал на спуск в катакомбы. В полосах света крутились клубы пыли и взрезанной выстрелами бетонной крошки, на сером полу темнели пятна крови.
– Пока не знаю, – напряжённо ответил Коулсон с некоторым запозданием – видимо, рапортовал кому-то по другой линии. – Опорные столпы в порядке. Это левее, там тупиковое ответвление, какого чёрта понадобилось там что-то взрывать?
– Сэр…
– Я проверю. Тут Квилл и Санденс. Центр, это Коулсон, направляюсь к месту взрыва, скорее всего, какие-то из боеприпасов. Группу зета на нижний этаж, как поняли?
– Фил, подожди, тридцать секунд! – повинуясь интуиции, Клинт рванул обратно вниз по лестнице.
– Оставайтесь наверху, агент Бартон, ваша задача снять снайперов. Сейчас нижний этаж самое безопасное место.
– Сэр!
– Это приказ!
Плевать было Клинту на приказы – он стремительно пробирался по заваленным мусором проходам между техникой и уже почти добрался до съезда вниз, но тут сверху раздался стрекот выстрелов, и ухо обожгло болью. Запнувшись о чью-то руку, Клинт полетел головой вперед, успел сгруппироваться и быстро откатился в сторону за кусок обрушившейся стены, проклиная неведомого снайпера. Кровь из порванного уха поползла по шее и под воротник, сердце стучало как бешеное, дышать на два счёта уже не получалось. Truvelo Raptor, – навскидку определил Клинт, ища глазами меткого стрелка. Видимо, кто-то с галерей решил спуститься поближе к людям. Бог с ними, с мексиканцами – южноафриканское оружие в руках у канадских садистов? Плохо. Очень плохо.
Точно, вон, маленькое окно над подвесными переходами между цехами. Перед глазами всплыл план здания – разные уровни этажей, это выход с третьего. Отсюда его не снять, надо ждать, когда до него доберётся кто-то из работающих сверху ребят.
Твою мать, как это невовремя.
– Коулсон?
– Всё под контролем, – собранный, приглушённый, но неизменно спокойный голос.
Ещё одна очередь, слева осел кто-то из своих – пуля разворотила череп. Остальные наконец сориентировались, откуда стреляют, и последовали примеру Клинта, спрятавшись. Стрелок решил заодно добить тех агентов, кому в драке повезло меньше и кого снаружи уже ждали медицинские машины со всем необходимым оборудованием. Серия выстрелов оборвала чей-то стон. До медицинских машин они не добрались.
Стиснув зубы и морщась от боли, Клинт сжал в руках автомат и быстро выкатился из-за стены, пытаясь устроиться так, чтобы большая его часть всё же была закрыта для обзора. Выстрелил наугад, примериваясь. Нет, это бессмысленно.
Чертыхнувшись, Клинт перекатился обратно и с тоской посмотрел на широкий ведущий в подвалы проём, рассчитанный как минимум на грузовики. До него оставалось не больше пятнадцати метров, ему потребуется всего пара секунд. Надо рискнуть. Шум в наушнике усилился, и Клинт разобрал глухие звуки ударов и короткие грубые выкрики, в которых с большим усилием можно было опознать французский язык. Сообразил, что Коулсон оставил коммуникатор включённым, и замер.
– Сэр?
Снова удары, потом вдруг стук – и тишина.
– Коулсон!
Что случилось? Что, мать вашу, случилось?!
Стрекот очередных выстрелов, кто-то выдал очередь в ответ.
– Первый этаж не отвечает, кого-нибудь туда, быстро, – вдруг рявкнул в наушнике голос Блейка по общей линии, но Клинт уже вылетел из укрытия и кинулся к спуску со скоростью, которой позавидовал бы и Флеш.
Снайпер поймал его уже на лестнице – выстрелы толкнули вперед, Клинт кубарем покатился по ступенькам и грузно приземлился на пыльном полу подвала. Воздух выбился из груди, перед глазами потемнело. Не смей, держись, вставай. Только бы не позвоночник.
Ну же.
Вставай!
Спёртый воздух с трудом проталкивался в лёгкие. Боль разрывала изнутри, спина под бронежилетом горела так, словно он попал под наковальню, но со второй попытки ему всё же удалось подняться. Надсадный кашель разрывал горло до крови. Схватившись за какой-то из уцелевших опорных столбов, он огляделся, пытаясь сориентироваться. Здесь было значительно темнее, мигали окованные железной решёткой лампы, стянутые свисающими проводами. Стол из ящиков, техника, на полу тела. Боевики. Вон там кто-то из своих, не повезло. Громоздкая конструкция подрывников и мешки у основания колонн. Грёбаные Тайлеры Дерданы. Наверху выстрелы стали громче и чаще – видимо, стрелок уже был не один, – по внутренней связи кто-то орал про невозможность подойти к подвалам. Раздраженно вырубив коммуникатор, Клинт ещё раз огляделся и ломанулся в тот проход, где в воздухе висела пыльная взвесь. Потеряв координацию, он влетел в стену, зашипел от боли, оттолкнулся, как слепой. С хрипом выталкивая воздух из горящих легких, побежал дальше. Пустые грязные коридоры, какие-то каски, обрезанные трубы, под ногами перекатываются гильзы.
– Коулсон!
Сердце оглушительно колотилось где-то на уровне гортани, с головой накрывали волны страшной, удушливой паники.
– Фил!
Быстрее.
Быстрее.
Не думай.
Делай.
Вылетев из-за очередного поворота, он увидел впереди завал – целая груда покорёженных камней, торчащие пруты арматуры, переломанные тела. Пятеро боевиков, двое своих. Квилл и Санденс. Над завалом почти под потолком виднелся проход, в тёмном провале смутно горели тусклые лампы. Клинт недоуменно огляделся, ещё раз посмотрел наверх. Откуда там проход? Это тупиковое ответвление, из подвалов было всего три выхода, все три были перекрыты.
Приказав себе не обращать внимания на боль, он в несколько прыжков оказался наверху. С той стороны оказался такой же спуск вниз, целые куски бетона и шлака, напротив стена, какой-то тоннель… Присмотревшись, Клинт похолодел. Рельсы. Метро. Это заброшенная линия метро. Пучки обесточенных проводов свисали с потолка, справа дымила едким запахом куча резины, видимо, подожжённая взрывом.
Шагнув вперед, Клинт наступил на что-то мягкое, посмотрел вниз и увидел под ногами тёмную тряпку. Наклонившись, провёл рукой по складкам и вдруг понял – пиджак. Щурясь, он попытался рассмотреть хоть что-то в этом хтоническом хаосе, увидел слева в глубине туннеля привалившееся к недействующему контактному рельсу тело, но сердце не успело сжаться – боевик, бежевая кофта, повязка, перевязь. Сломана шея. Работа Фила.
Не глядя, Клинт спрыгнул вниз, скользнул одной ногой по рельсу, потерял равновесие и только чудом не разбил голову. Через секунду он уже был у тела, через две – мчался по туннелю на маячащие впереди огни, на ходу завязывая пиджак за рукава на поясе. Запнувшись в темноте обо что-то, кинул взгляд вниз – ещё один с растопыренными руками.
Он будет отбиваться до последнего. Что же там за профессионалы, сколько их, если они смогли его увести?
– Коулсон! – звук эхом ушёл дальше по тоннелю, огни пропали за поворотом. Клинт рывком бросил своё тело вперед, превозмогая боль, усталость и законы физики и анатомии.
– Фил!
Кричать, наверно, не стоит.
– ФИЛ!
С разгону вписавшись в стену бокового коридора, он ещё успел увидеть смутные барахтающиеся фигуры впереди, успел облегчённо выдохнуть – догнал, – а потом вдруг потолок обрушился ему на голову.
Кто-то когда-то сказал, что когда ты находишь человека, который связывает тебя с миром, ты меняешься, становишься лучше. Но когда его у тебя отнимают – кем ты становишься тогда?
Главное тут – понять, что выбор только за тобой.
Три года назад, к югу от Эрмосильо, Фил и Мелинда ушли в тропики во главе поисковой группы. Они пропали с экранов и не выходили на связь двое суток. В том районе не было ни повстанцев, ни инопланетян, ни таинственных природных образований, и всё же там пропало уже два десанта. Как будто просто затерялись в природных лесах, несмотря на всю технику. Фил и Мелинда были тяжелой кавалерией, джокерами в рукавах ЩИТа. Не вернутся они – не вернётся никто.
Они вернулись. На рассвете четвёртых суток. И привели тех, кого смогли найти – совершенно спятившие, эти ребята до сих пор сидят в специальных боксах для морально пострадавших. После всех допросов и отчётов Фил пришёл почему-то к нему, свалился на его походную кровать и проспал четырнадцать часов подряд. Клинт тогда перетащил к себе всю работу и выходил только чтобы прогнать подальше особо шумных агентов. Эти четырнадцать часов, снова и снова разбирая и собирая лук в свете военной настольной лампы, смотря на спину в чёрной футболке, слушая спокойное и мерное дыхание, Клинт был абсолютно счастлив. С тех пор из места сделали заповедник закрытого типа, а у него развилась подсознательная ненависть к удушающе влажным мексиканским тропикам. Он искренне считал, что его самоконтролю все эти четверо суток можно было только позавидовать. Во многом это был вопрос доверия – он доверял профессионализму Фила и его способностям. Но Фил был свободен, Фил был сам по себе, и Фил был в расцвете своих сил.
Только ты решаешь, как ты будешь себя вести.
Врачи диагностировали у Клинта тяжелое сотрясение мозга, обнаружили под бронежилетом гематому во всю спину, сказали что-то про частично сдвинутый позвонок, мелкие ссадины и порезы никто даже не брался сосчитать. Он позволил только обработать ухо, перевязать разбитую голову и несколько мелких ножевых от рукопашной, закинул в себя горсть болеутоляющих – и смотался из медкрыла в головной офис. Ребята в халатах слишком хорошо его знали, чтобы перечить. На этот раз он хотя бы ушёл без смертельных сквозных и без свежих швов.
Медиков Клинт терпеть не мог примерно так же, как и мексиканские тропики. Медики всё время говорили ему, что если он будет вести себя подобным образом и дальше – они снимают с себя, медиков, всю за него ответственность. Как будто Клинт её когда-то на них возлагал.
Как будто кто-то вообще несёт ответственность за его жизнь, кроме него самого.
В головном офисе осознание феерического провала ощущалось настолько ясно, что тяжело было даже дышать. Как будто вся эта машина, весь этот сложнейший аппарат не мог собраться, взять себя в руки, скоординировать действия и понять, что делать дальше. Бредя по коридору среди носящихся агентов, Клинт смотрел в распахнутые двери проплывающих мимо конференц-залов. В одном из них возвышалась над оперативниками Виктория Хэнд, залитая светом проектора рука водила по схемам слайда. В другом суетились техники, кто-то сказал, что ждут Старка. Ситвелл с выпадающими из папок листами задел его плечом, проходя мимо, Бартон стиснул зубы от боли. Возбуждённый гул пробирался как сквозь вату, едва долетал до сознания, словно вокруг сплёлся невидимый непроницаемый кокон.
– ...у них агент восьмого уровня! – истерично крикнул кто-то за очередной открытой дверью.
– Плевать на уровень, у них Коулсон, – рявкнул в ответ низкий голос. Клинт вяло усмехнулся. Только два человека могли остаться безнаказанными после подобного комментария, и голос явно не принадлежал ему самому.
Директор Фьюри вышел в коридор, посмотрел Бартону в глаза и коротко кивнул.
Они взорвали стену, сопряжённую со старой линией метрополитена. При планировании все подземные коммуникации были тщательно изучены, все возможные выходы перекрыты и предусмотрены. Конечно. Кому могло прийти в голову, что они станут взрывать стену.
На первом этаже действительно оставалось с десяток человек, но далеко не рядовых. Квилл и Санденс были первоклассными специалистами, а там было десять первоклассных специалистов. Бомбу нейтрализовали. Команду отослали на вовремя активизировавшихся снайперов. А потом эти же самые снайперы отрезали путь подкреплению и подорвали туннель, обрушив на возможных преследователей крышу. Просто. Глупо и просто.
Кюрваля они не взяли. Судя по тому, что наблюдение подтвердило его прибытие, а на месте его уже не нашли – ушёл с Коулсоном. Из тех, кого захватили, никто не горел желанием помогать ЩИТу и сообщать их возможное местоположение. Серьёзно, сволочи молчали как немые. Можно было пустить поисковые отряды по всем подземным линиям, и Блейк, чьи синяки под глазами сравнялись цветом с бровями, уже этим занимался. Но с самого начала было ясно, что это ни к чему не приведет. Слишком много возможных выходов. Со времен Гюго подземные коммуникации остаются самым лучшим местом, где можно затеряться.
Его нашла Наташа, которая услышала по связи о первом этаже и слишком хорошо поняла, что будет дальше. Проскользнула в подвал без бронежилета и прикрытия, исключительно на силе русской магии. Вытащила его из-под завала, протащила на себе всю дорогу обратно и едва успела вернуться через пролом в подвал, когда старые перекрытия и поддерживающие опоры не выдержали, и весь туннель буквально сложился под тяжестью земного массива и фундамента здания, погребя под собой и тела тех, кому не повезло оказаться слишком близко к Коулсону.
Организация, которая стоит на страже безопасности целой страны, просто не имеет права делать таких ошибок.
В офисе Фьюри было душно, тесно и страшно. Сам Фьюри говорил коротко и глухо, реплики ускользали от сознания сидящего в углу Клинта. Он смотрел в темнеющее за окном небо и пытался понять, почему он всё ещё тут. Видимо, остатки гражданского долга. Частично передавшаяся ему от Фила любовь к канцелярии и уставу, потому что сейчас регламент был последним в списке вещей, которые могли ему помешать идти и искать.
Он смотрел в небо, а видел мужчину без кожи и чьё-то тело без единой целой кости.
Он даже не обратил внимания, когда дверь кабинета открылась ещё раз, и поднял голову только когда на плечо ему легла рука. Нахмуренный Старк серьёзно смотрел своими ореховыми глазами, реактор тускло просвечивал сквозь застиранную футболку. Бартон вяло кивнул. Красивый и уверенный, как всегда. За неимением свободных стульев Старк уселся на подоконник, заслонив собой небо, наклонился к Клинту и прошептал:
– Прости.
Тот поднял усталые глаза. От Старка пахло каким-то очень хорошим парфюмом и не менее хорошим машинным маслом. Видимо, сорвался из мастерской.
– Прости, что не был на подхвате, – тихо пояснил Тони. – Если бы я там был, всё могло сложиться по-другому.
Интересно, кэп тоже прибежит?
Горькое, обидное отчаяние вдруг затопило Клинта с головой, разом смыло апатию и ощущение тяжести на плечах. В этот момент он мог поклясться, что ненавидит эти участливые глаза, ненавидит небо за окном, ненавидит эту комнату, ненавидит всех людей в ней и особенно ненавидит себя. Винить было некого, но ненависть и злость были страшнее.
Это была жизнь, просто жизнь, его жизнь – и из неё не было выхода. Это твоя реальность. Выбирайся, как можешь.
Он рывком встал, собираясь выйти и не возвращаться. Фьюри кинул на него предостерегающий взгляд и хлопнул в ладони, обращаясь к зашевелившимся агентам:
– Я всё сказал. Агент Романова, на вас оперативники, агент Хэнд займётся планированием и координацией. Бартон, – повысил голос он, когда тот уже взялся за ручку двери. – Задержитесь.
Твою мать.
Народ прошёл мимо Клинта на выход. Подойдя, Наташа вопросительно подняла брови, он кивнул в ответ. Длинные рыжие волосы спутались, на виске свежая ссадина, плечо перетянуто бинтом. Тоже непростой день у русской шпионки. Наташа слабо улыбнулась и утащила Старка за дверь.
Бартон тяжело прислонился к косяку и скрестил на груди руки.
– Ты же понимаешь, что я должен тебя отстранить? – Фьюри опёрся о стол и посмотрел исподлобья.
– Не сможете. Нет официального повода. Да и он бы не помог.
– Смог бы, – выставил вперёд палец директор. – И имею полное право это сделать под формулировкой "эмоциональная заинтересованность".
Клинт сжал кулаки скрещенных на груди рук. Это всё было ненужно, неправильно, какое всё это имеет значение, если Фил там, а он до сих пор тут.
Широкие тёмные ладони упирались в хромированную поверхность стола. Тихо гудели лампы под потолком.
– Я слышу тот адрес, куда ты мысленно меня посылаешь, – невесело усмехнулся Фьюри. – Клинт, я должен тебя отстранить, для твоего же блага в первую очередь. Меня останавливает только то, что ты все равно ломанёшься геройствовать в одиночку, без поддержки, техники и какого бы то ни было плана, а единственный способ предотвратить это – услать тебя в Аграбу. И то я не уверен, что это поможет.
– Директор. Сэр. Я…
– Я знаю.
Фьюри помолчал, переложил какую-то папку с места на место. Поднял глаза. Клинт уже ничего не пытался изобразить – он слишком устал, ему было слишком страшно, ему слишком хотелось сейчас же уйти и бежать. Или лечь и умереть. Он пока не определился, чего ему хочется больше. Он смотрел прямо, не мигая, грузно опираясь на обе ноги, изогнув в пояснице уставшую спину, чтобы дать ей хоть какой-то отдых. Одежда казалась ему слишком тяжёлой, неподъёмные ботинки, слишком тугой жилет, и господи, как же мало осталось времени, катастрофически мало, и с каждой проведённой впустую секундой он всё дальше и дальше. Клинт ждал не решения – он ждал, когда можно будет выйти и пойти за Филом. И он выйдет и пойдёт, даже если весь мир решит наоборот.
– Иди с Наташей, – наконец нарушил молчание Фьюри.
Бартон кивнул, потому что на большее был уже не способен, повернулся и открыл дверь.
– Клинт? – окликнул его Фьюри.
Он оглянулся на пороге.
– Найди мне его. – Директор смотрел прямо, решительно и устало.
Название: Так рождается звук
Автор: Йож во фраке
Бета: птичка сокол 
Фандом: Мстители
Пейринг и персонажи: Фил Коулсон/Клинт Бартон, Тони Старк, Наташа Романова, Феликс Блейк, Ник Фьюри, Джаспер Ситвелл, а также прочие бегающие на фоне агенты и канадские террористы
Рейтинг: NC-17
Размер: 37 655 слов 
Описание: забудьте всё, что вы знали о молчании.
Предупреждения: жестокость, телесные повреждения, психологическое напряжение, не очень линейное повествование, алкоголь, сигареты, мрак, ангст и безысходность. Тонны отсылок, психологизма и моральных испытаний, на весь текст две с половиной позитивных сцены. Во время прочтения бета материлась и просилась на ручки.
В оформлении использован стих Кирилла Комарова «Так рождается звук».
Передаю привет Джулс за правильные слова в нужный момент.
Очень безысходный плейлист:
читать дальшепользуясь случаем, хочется передать привет саунду ПоИ, рандому моего плеера и arafrael
читать текст1.
Так начинается свет.
Тёмная ночь без особых примет.
Но кто-то вошёл в этот мрак.
Тебе пока невдомёк, что и с тобой будет так же.
Да, это похоже на бред, да, это похоже на глюк,
Но именно так начинается свет, так кончается страх,
Так рождается звук.
– Доброе утро.
Улыбка полезла на лицо неосознанно, ещё во сне. Рефлекс. Что-то на уровне физиологии. Лицевые мышцы реагируют на этот голос непроизвольно, как отдёргивается рука от раскалённой поверхности или замедляется сердцебиение при понижении температуры.
Помычав, Клинт съёжился, спрятал голову под одеяло и задержал дыхание на выдохе. Под одеялом было темно, тепло и уютно, и вылезать в жестокий мир казалось совершенно неразумным.
– Агент Бартон, подъём! – глухо раздалось снаружи, судя по звуку, уже из ванной.
– Ну мааам…
– Отставить «мааам», у нас слишком насыщенный день.
Отсчитав двадцать секунд, Клинт вытянулся на подушку, глубоко вздохнул и открыл глаза. Привет, новый день, полный инопланетных захватчиков, сумасшедших ученых, опасных химических соединений и прочих абсурдных парадоксов природы. Среди которых первое место, несомненно, занимают отвратительные бургеры кафешки при базе.
Небольшая светлая спальня была залита предрассветным нерешительным светом, всё вокруг казалось зыбким и бесплотным, как будто реальность сама ещё не очень проснулась. Даже маленькое миртовое дерево на комоде выглядело сонным. На электронных часах на тумбочке равнодушно мигало 5:16.
Кто там по плану? Гигантские межгалактические тараканы? Химики, нашедшие рецепт галльского зелья? Непонятная эпидемия агрессии в отсутствующем на картах городе Hobb’s End?
– Вношу предложение по организации незапланированного выходного, – крикнул Клинт в сторону открытой двери. За дверью бодро зашумел душ, из-за косяка высунулась голова куратора:
– Предложение рассмотрено и отклонено. Как и четырнадцать предыдущих.
Чёрт, как он умудряется никогда не выглядеть сонным?
– Когда-нибудь мне повезёт.
– Вставай, Клинт. У канадских террористов не бывает выходных.
Ах, ну да, канадские террористы.
– Боги, Фил, канадских террористов не бывает в принципе, – застонал Бартон, опуская ноги на ковер, голые плечи передёрнуло от холода. – Бывают мексиканские террористы, исламские, иракские, иранские, арабские, я не знаю, даже русские, но канадские?..
– Я рассказываю тебе про них уже неделю подряд, ты не мог не слушать меня целую неделю, – раздалось приглушенно из-за шума воды.
– Может быть, я запомнил бы больше, если бы это рассказывал не ты…
Встав, Бартон подошёл к большому широкому окну, закинул руки за голову и сладко потянулся, выгибая спину. На улице снова было влажно и туманно, как и вчера, и позавчера, и позапозавчера, как будто они незаметно переселились в Лондон. Тёмные высотки тонули в белёсом мареве, подсвеченном рассветными лучами, горели редкие окна ещё не ложившихся и уже проснувшихся. Подняв руки вверх, Клинт вытянулся в струну, а потом медленно стал прогибаться назад, будя заспанные мышцы. Скользнув взглядом по аскетичной люстре, по потолку и по зеркалу на противоположной стене, он плавно опустился на руки в мостик, упёршись ладонями в мягкий ворс ковра.
В этом была какая-то невыразимая прелесть – чувствовать свое тело, контролировать его всегда, в любой момент, в любом состоянии. Если бы Клинта разбудили среди ночи, он мог бы спокойно продемонстрировать сложные пируэты на равновесие, и секрета в этом никакого не было – просто многолетнее состояние постоянной готовности и подразумеваемой опасности. Он мог это делать и в пьяном виде (было дело, на спор, на дне рождения Тони), просто потому что довёл координацию движений практически до полной автономии. То же, что и со стрельбой – ему было труднее не попасть в десятку, чем попасть, и никакие погодные условия или личное состояние не играли роли.
Постояв на мостике, Клинт согнул руки и улёгся на пол локтями, уткнувшись затылком в ладони. Поясница прогнулась ещё сильнее, по венам побежал адреналин. В прохладной ясности рассветного утра отчётливо чувствовалась каждая мышца. Клинт медленно оторвал правую ногу от пола, чуть переставил руки, нащупал нужное распределение силы и веса, и уже спокойнее поднял левую. Выпрямил обе к потолку в идеальную свечку. Вытянулся всем телом. Кровь стучала в висках, сознание стряхнуло с себя остатки сна и отрапортовало об искреннем желании служить родине и проливать кровь в борьбе с канадскими террористами. Чувствуя прилив эйфории, Клинт медленно развел ноги в стороны в горизонтальный шпагат, собирая складками легкие пижамные штаны. Растянутые мышцы откликнулись приятной болью.
Сведя ноги обратно, Клинт согнул их в коленях и стал опускать за голову, прогибаясь уже в обратную сторону. Поймав мимолётное хрупкое равновесие, он напряг мышцы рук, медленно отжался от пола и замер, чувствуя, как дрожат мускулы. Улыбнувшись, отсчитал десять секунд, так же медленно поставил на пол сначала одну ступню, потом другую, перенёс вес на ноги, а потом просто скользнул ладонями по ковру, по ногам, отряхивая складки, и наконец выпрямился лицом к окну.
Идеально.
Теперь он был в полной боевой готовности и мог при необходимости сокрушить маленькую армию.
Клинт выдохнул, встряхнул руками, повернулся к ванной – и наткнулся на очень выразительный взгляд.
– Если бы нам не надо было быть в головном офисе через сорок минут, я бы затащил тебя обратно в постель и не выпустил бы как минимум до обеда, – Коулсон отлепился от косяка и кинулся в Клинта полотенцем. – Душ. Быстро. Кофе за мной.
Подмигнув ему, Клинт окунулся во влажное пахнущее зелёным яблоком тепло ванны, где по-прежнему уютно шумела вода не выключенного душа (с той-самой-идеальной-температурой). За дверью Коулсон щёлкнул выключателем. Клинту нравилось мыться в темноте.
Каждый день неизменно начинался с «доброго утра».
Это был своеобразный пароль, отделяющий сны от реальности, допускающий, разрешающий, и поэтому особенно любимый Клинтом. Как и любые другие приказы, пароли и фразы, произносимые этим голосом. Голос был чем-то вроде триггера – так же безжалостно и неизбежно провоцировал в нём убийственные реакции.
Забавно, но Клинт далеко не сразу понял, в чем дело. Только когда осознал, что без спокойного «Справа, агент Бартон», «Поменяйте дислокацию, агент Бартон», «Держите его на прицеле, агент Бартон», «Вы невыносимы, агент Бартон» ему становилось туго. Почему-то терялась координация, и сосредоточить внимание на чём-то жизненно важном для операции становилось непростительно трудно. Столько совместных заданий, такой высокий процент успешных – они становились если не лучшей оперативной связкой «куратор-специалист» во всем ЩИТе, то как минимум самой известной. Даже обрели своих поклонников.
Диалоги по коммуникатору были похожи на обмен выстрелами, на игру в пинг-понг. Когда главным козырем становилась скорость взаимодействий, их комбо оказывалось бесценным.
– Бартон, объект на три часа.
– Принято.
– Код триста, продержать…
– Но не убивать, ясно.
– Постарайтесь не перепутать стрелы.
– Эй, это была…
– Случайность, да. Наташа?
– Открыта, я прикрою. Брюс?
– Оставь мне, там Картер.
– Работаю.
Он слышал пару обидных фраз тогда, от других. Сначала хотел засветить в морду, потом подумал – к чёрту. Ещё давным-давно один слишком добрый человек сказал, что в собаке нет ничего обидного, чтобы обижаться на это сравнение. Отправляясь домой после очередной мясорубки, вниз по сизому проспекту, пешком, в старой кожаной куртке – он курил на ходу и почему-то улыбался.
Клинт умудрился осознать свою зависимость до того, как он понял её причину, поэтому предложение о свидании стало неожиданностью. Хотя нет, «неожиданность» – слишком мягкое слово. Скорее оно стало ГРЁБАНЫМ СЮРПРИЗОМ.
И поступило оно тем же самым «официальным» голосом Коулсона, идеальным для приказов и распоряжений, так что Клинт по привычке чуть было не ответил на автопилоте «да, сэр, слушаюсь, сэр», но вовремя сообразил – и обнаружил себя лежащим с открытым от изумления ртом на нагретом гудроне крыши оружейного склада, прилепившимся щекой к винтовке. Потому что ну, это был Коулсон, и он вполне мог себе позволить огорошить его приглашением на ужин посреди операции.
Грёбаным. Сюрпризом. Понимаете?
– Если тебе нужно время – я не тороплюсь, – так же спокойно добавил невозможный Коулсон. – Просто подумай над этим. И не отвлекайся от цели. Ещё три минуты до извлечения.
Иногда Клинту казалось, что он говорит не в наушнике, а в самой голове.
– Чёрт побери, Коулсон, мне не нужно время, – отмер Клинт. – Но твои методы подката завораживают и пугают одновременно.
– Завтра в семь, я тебя заберу.
Бартон не удержался от улыбки, закрыл слезящиеся от пота глаза и прислонился лбом к винтовке. Дьявол, он ведь и не сомневался в положительном ответе.
– Эй, Коулсон.
– Сэр.
Твою мать. Это будет знатный удар по болевым.
– СЭР. У нас же вроде бы правила и всё такое?
И тогда в этом невозмутимом непробиваемом голосе вдруг отчётливо послышалась искренняя улыбка.
– К чёрту правила.
И тогда Клинт Бартон понял, что он попал.
Коулсон оказался настоящим джентльменом и не делал никаких поползновений на первом свидании. И на втором. И на третьем тоже. На четвёртом озверевший Бартон затолкал его в квартиру, захлопнул его спиной дверь и сам начал активные поползновения. Себя Бартон джентльменом не считал. После этого всё как-то… получилось само. Они совпали во всём. С точки зрения вероятности это было почти невозможно, но они действительно совпали во всём. Понимали друг друга с полуслова, считывали малейшие взгляды и предугадывали мысли. Вместе было не просто хорошо – вместе было правильно. Так спокойно и естественно, что Клинт невольно удивлялся, почему до этого его жизнь не казалась ему серой и однобокой. Спустя две недели после перехода в постельную стадию Клинт, не придумав, как бы это сформулировать поделикатнее, спросил просто и прямо, можно ли ему переехать сюда. Почему-то очень хотелось.
– Я имею в виду не вещи, не с вещами, эм, пусть пока там будут, – скомкано объяснял он, пытаясь прикинуть, на сколько километров он отдалился от статуса «джентльмена» теперь.
– Можно, – просто и прямо ответил Коулсон, прерывая монолог об особенностях хранения коллекции новогодних гирлянд, и Клинт сам засиял ярче гирлянды.
Они ничего не обговаривали, не ставили условий, не обсуждали свои привычки. Они сошлись даже в том, что кому-то другому не показалось бы столь очевидным. Всё сложилось само, как два подходящих пазла. Совместные завтраки. Совместные миссии. Вечер. Шум воды в раковине и тянущее соло Армстронга из мощных динамиков. Ряды пёстрых корешков книг в стенных стеллажах. Яркие бока сицилийских апельсинов. Плохие сигареты. Свет торшера. Бесшумная кровать и ремни у изголовья. Опустошающие ночи. Тепло и тяжесть чужой руки на поясе сквозь сон.
Не надо было ничего доказывать или понимать.
Всё было… правильно.
Из всего, что Коулсон напару с Блейком рассказывали в течение недели о канадских террористах, в сознании Клинта остались только фотографии. Конечно, стоило бы запомнить что-нибудь более важное, вроде первых упоминаний о банде, об их кодексе или об основных лидерах, но планирование не входило в его компетенцию, а в поле он никогда не ошибался. Частично интуиция, частично опыт, частично его беззаветное доверие куратору, частично – доверие куратора ему. Всю подноготную группировки знал Коулсон, этого Клинту было вполне достаточно. Вроде бы они активизировались на севере, первые ласточки в процветающих городах, нелегальные операции с алмазами, торговля незарегистрированным оружием и африканскими наркотиками, что-то такое.
Но фотографии… Их трудно было не запомнить. Ребята словно насмотрелись самых трэшовых азиатских ужастиков и решили воплотить всё увиденное в жизнь. На их жертвы было даже не то что больно или неприятно смотреть – первые несколько секунд ты просто не понимал, что это когда-то было человеческим телом. Казалось, впечатлены были и видавшие виды агенты-боевики – золотой фонд, ветераны военных действий. Впервые Клинт в графе «дополнительная характеристика» увидел пункт «неадекватная жестокость» и в полной мере его прочувствовал.
Забудьте фильмы Люцифера Валентайна.
«Человеческая многоножка» фигня, а маньяк-Хэсфорд со своими скульптурами – просто жалкий дилетант.
На одной из фотографий Клинт увидел, как выглядит мужское тело без кожи. На другой – как выглядит человек, в котором методично и целенаправленно ломали каждую кость.
Впечатление создавалось странное – серьёзная, опасная группировка, круговая порука и прочнейшая повязка, вроде бы даже чёткая структура и централизованное управление, а жертвы выглядят так, словно попали в руки безнаказанным подросткам-психопатам, решившим, что над людьми издеваться интересней, чем над бездомными котятами.
– …этот Кюрваль вырос в весьма суровых условиях, когда мы до него доберёмся – если мы до него доберёмся – вряд ли получится привлечь его как адекватного. – перед Блейком выстроилось уже три пустых кружки из-под кофе. На его сером лице очень хорошо читались и бессонные проведённые в изысканиях ночи, и безжалостные проведённые на полевых разработках дни, и его глубокое и искреннее уважение к канадцам как нации. – Сам лично проверяет всех, кого берёт на важные места, и по всем законам жанра эти отморозки должны были перегрызть друг друга, как пауки в банке, однако этого почему-то не происходит. Дисциплина покруче чем в Хезболле. Интерполовцы пытались подослать к ним своих, получили обратно по кусочкам в посылках, разосланных по тринадцати полицейским участкам в северных штатах.
На экране мелькали карты, снимки, таблицы, и над всем этим нависал высокий атлетически сложенный брюнет, пойманный фотографом на выходе из машины. Больше похож на еврея, чем на канадца. Клинт прослушал, откуда он.
Блейк допил четвёртую кружку и оглядел теснившихся в маленьком зале агентов.
– Вы понимаете, что мы не можем их упустить?
Никогда ещё мрачное молчаливое согласие команды не было настолько однозначным.
– Я не засну, – пожаловался Клинт Коулсону тем вечером, лёжа на кровати и смотря в потолок. – Я закрываю глаза – и передо мной эти грёбаные фотографии. Серьёзно, кто сейчас в здравом уме станет снимать скальп или вырезать козлов на спине? Я думал, я уже всё видел.
– Никогда так не думай, – тихо и серьёзно ответил стоящий у открытого окна Фил, стряхивая пепел. – Даже когда тебе кажется, что ты на дне, может быть ещё хуже.
– Сэр, когда вы стали таким пессимистом? – усмехнулся Бартон, поворачивая к нему голову.
Коулсон невесело улыбнулся.
– Я бы ответил «Предчувствие», если бы не был таким закоренелым рационалом.
Помолчав, Клинт встал с кровати, подошёл к Филу и обнял его со спины под руками. Они стояли молча, смотря на оживлённый ночной город, и, может быть, это было наивно и глупо, но лучшего способа сказать «С тобой ничего не случится» Клинт не нашёл.
Я буду рядом. Всегда. Везде.
Я буду защищать тебя до последней секунды.
Я клянусь.
Восточный полуночный ветер тихо раздувал занавески и холодил кожу.
Они поместились ввосьмером в головной машине кавалькады ЩИТа. Коулсон, Бартон, Наташа и Рамлоу с четырьмя самыми смекалистыми из своих парней. Не обращая внимания на скорость, рывки и повороты, Фил привычно и уверенно повторял детали захвата по разложенной на портативном столике карте. В каждой из следующих за ними машин выбранные им кураторы повторяли детали захвата своим ребятам. Отлаженные и просчитанные действия, вся эта грандиозная идея национальной безопасности на самом деле складывается из вот таких вот частных случаев.
Иногда Клинт думал, какой была бы их жизнь без постоянной опасности быть подстреленными или взорванными, без бесконечно растянутых ночей, наполненных рывками мчащихся по дорогам машин, без долгого терпеливого ожидания на точке извлечения, без докуренных до фильтра сигарет после. Потом отвечал сам себе – её бы не было.
Развернувшаяся на неудобном сиденье Наташа взгромоздила на Клинта свои длинные ноги и скучающе смотрела в окно, упираясь в ворс обшивки мощными подошвами. Нет, не притворяется – в поджатых губах действительно больше скуки, чем напряжения. Привычная чёрная униформа туго обтягивает фигуру, в ложбинке между грудей поблескивает номерной жетон. Брок умудрился занять собой сразу два кресла и теперь сидел, развалившись, словно на самом деле он устроился дома перед телевизором, и Джон Стюарт вместо Коулсона рассказывает ему про очередное идиотское нововведение. На губах нехорошая улыбка, в глазах – непроглядная тьма. Остальные слушали внимательно, хотя знали уже всё наизусть, впивались взглядами в карту. Эти – не уникумы, но профессионалы.
Каждый готовится к бойне как может.
– Сектор три-шесть прикрывает команды Барни и Кристмаса, с воздуха снайперы Гальго, боевые единицы по двое и трое, атакующая колонна…
Болтаясь на сиденье, пытаясь побороть клубящуюся где-то глубоко внутри тревогу, Клинт опустил голову и закрыл глаза, растворяясь в запахах кожи, пороха и бензина и в голосе Фила.
Голос был константой, держащей его на поверхности в любой ситуации. Клинт мог слушать в таком исполнении что угодно – от сомнительной трезвости припевов «Sweet dreams» в караоке заштатного бара в Небраске до выразительного чтения вслух какого-то занудного политического деятеля с адской фамилией на Б и всеми согласными подряд (в дисциплинарных целях). В голосе Коулсона удивительным образом отражалась вся его сложная многоуровневая сущность – и стальные интонации, и обманчивая мягкость, и безукоризненная вежливость, и ободряющая улыбка, и то самое неуловимое лукавство, которое было столь очевидно всем и в котором его никогда не удавалось уличить. Голос отражал его настроение, его самодисциплину – достаточную, чтобы скрыть настроение от всех, кроме Клинта, – его манеру держать себя с друзьями, с врагами и с теми, кто вызывает у него подозрения. Он мог заговорить с кем-то так ласково и доверчиво, словно этот человек – единственный свет в его жизни, а в следующую секунду в два жёстких удара разбивал ему челюсть и переносицу, потому что тот, например, убил семейную пару в двухэтажном домике с палисадником в Балтиморе и продал их семилетнюю девочку на опыты. Глядя на скорчившегося, зажимающего лицо человека, он говорил, что если тот сейчас же не скажет ему о местонахождении девочки, то после всего, что Коулсон с ним сделает своими же руками, он искренне позавидует её судьбе. Голос звенел, отражаясь от стен, чеканные, холодные слова резали по нервам, и Клинт передёргивал плечами, смотря со стороны на прищурившегося, страшного как десять Скаров Фила. Потом тот отдавал короткий приказ, несчастного сажали обратно на стул, и Коулсон, цепляя его взглядом, вновь заводил непринужденную безукоризненно-вежливую беседу. Сколько людей уже поплатились за то, что повелись на его обманчивую мягкость!
Клинт спрашивал, где учат таким техникам владения голосом. Нет, ну было бы круто. Пусть и не до таких вершин, но хоть научился бы успокаивать свою скандальную семидесятилетнюю соседку. Фил отшучивался, что это джедайское умение передаётся исключительно от мастера к падавану, с подпиской о неразглашении.
Самое смешное, что переломов ещё не было. Ни разу. Выверенность его ударов была виртуозной. И вообще, слова «выверенность» и «виртуозность» были двумя самыми точными эпитетами для описания всей той бури эмоций, которую в Клинте неизменно вызывал Фил Коулсон.
Иногда он говорил так тихо, что казалось, воздуха в его речи больше, чем слов, а смысл передаётся почти интуитивно, выбираясь из самой груди. Так он разговаривал редко – один раз, когда Клинт попал в мясорубку под Мехико, и его пришлось буквально сшивать по частям, опустошая донорские запасы крови. Коулсон сидел возле походной койки под пыльным прорезиненным тентом и говорил, говорил тихо и много, этим вот страшным голосом, а глаза оставались красными и сухими. Ещё один раз, когда российское правительство вспомнило про Наташу – и какое-то время казалось, что весь ЩИТ со всей Америкой за плечами ничего не может сделать для её защиты. И ещё, когда по ошибке взорвали не тот маленький коттедж, в котором скрывался у Великих Озер работавший под прикрытием Бартон, а соседний. Клинт так и не понял, какие эмоции в нём вызывает этот призрачный дрожащий голос – страх или желание вцепиться в этого человека и никогда больше не отпускать. Он помнил все эти моменты, хранил их глубоко внутри и вызывал в памяти только тогда, когда ему было совсем плохо.
Когда они были в разных частях света и если того позволяла ситуация, Фил звонил ему неприлично часто, Клинту даже не приходилось просить. Просто – напомнить о себе, улыбнуться в трубку, рассказать, что взял билеты на Black Light Burns, подразумевая «так что не вздумай там делать никаких глупостей». Отказать такому голосу было невозможно, и Клинт, стоя в каком-нибудь тёмном углу очередной базы, утыкался лбом в стену и улыбался в трубку, думая, как он ненавидит этого великолепного человека.
Думая, почему ему вообще так чертовски повезло.
Иногда (правда, совсем редко) Фил разговаривал с ним до поздней ночи – по телефону или по скайпу – и отключался, только убедившись, что Клинт заснул. В этом было что-то совершенно невыразимое, он не мог подобрать слова – что-то, тянущее слишком глубоко в сердце, цепляющее под ребра и греющее даже тогда, когда отказывают другие источники питания. Пару раз он действительно выползал с того света только за счёт этого чувства. Оно было неприкосновенно ни для каких штампов, мнений и стереотипов. Оно было только его.
Голос Фила всегда звучал так, как звучало бы само спокойствие.
Коулсон – воплощение контроля.
– Агент Бартон, вы ещё с нами?
Знаете, забавно, что все эти разговоры о собаках незаметно умолкли как раз после переезда.
Вскинувшись, Бартон посмотрел на Фила из-под козырька кепки – он предпочёл стандартную униформу своему костюму.
– Всегда, сэр.
Коулсон – бронежилет поверх рубашки, пиджак поверх бронежилета, перевязь кобуры под мышкой – пристально посмотрел на него пронзительными серыми глазами и повернул карту.
– Тогда повторите вашим коллегам план действий. – Нет, это не проверка, он прекрасно знает, что Клинт слышит всё и всегда. Это значит «Я говорю тебе – повтори».
«Я говорю тебе – закрой глаза».
«Я говорю тебе – стреляй».
«Я говорю тебе – выполняй».
Не думай.
Выполняй.
Усмехнувшись, Бартон подтянул к себе карту.
На операцию отвели сорок минут. За сорок минут они должны были: подобраться к зданию заброшенного сталелитейного завода, перекрыть выходы, атаковать находящихся внутри элементов и осчастливившего город своим присутствием Кюрваля, нейтрализовать подрывников на подземном этаже, блокировать возможные передачи информации, не допустить уничтожение переносных баз данных, арестовать всех, кого удалось не убить. Досконально изученные планы местности и коммуникаций. Три подземных выхода, все три под контролем. Четыре группы снайперов сверху. Никаких хитрых комбинаций или сложных планов, всё просто и примитивно, как и должно быть при таком перевесе в силах. Это успокаивало – чем проще план, тем труднее с него сбиться. Предусмотрено всё, что можно.
Они всегда думают, что предусмотрено всё, что можно.
«Пошли-пошли-пошли-пошли» – оперативники в чёрном высыпались на дорогу и моментально растворились в узких проходах между старыми зданиями промзоны. Клинт поправил кепку, вскинул штурмовую винтовку и пристроился в хвостовой части команды. В наушнике были слышны переговоры на общей частоте, поверх – канал связи с Коулсоном.
– Вижу позицию на два часа, второй сверху этаж, третье окно.
– Четвёртое и пятое окно, правая сторона.
– Работаем!
Стрекот автоматов взрезал пыльное спокойствие умирающего района и наконец переключил внутренний тумблер на состояние «БОЙ».
Широкий вход, нагромождение пыльной сталелитейной техники, серый, льющийся сквозь пустые окна, свет – и много мускулистых тел. Новый фильм Зака Снайдера.
У них тут встреча, собрание одноклассников, – вспомнил наконец Клинт, грубо и быстро ломая шею первому кинувшемуся к нему громиле. Что-то вроде обмывания успешной операции. Удар, удар, блок, выстрел. Чьи-то пули срикошетили от труб, разлетающиеся под высоким потолком грохот и крики забивали уши, тело функционировало само по себе – скорость реакций, лаконичность движений, слушать пульс, на два счёта вдох, на два счёта выдох…
Нет, парни не столько профессиональны, сколько лютые. Прорываясь сквозь валящиеся кучей тела, Клинт подумал, что он словно попал к напившимся зелья галлам – сумасшедшие глаза, красные лица, ощерившиеся рты, стреляют бездумно, драться лезут как одержимые. С такими всегда легче работать, кто контролирует себя – тот контролирует ситуацию, надо только всё время помнить, что эти не станут отлёживаться даже со сквозной в живот. Пока могут – ползут в атаку с упорством зомби.
Это всё пешки – грязная одежда, сетки татуировок, кто-то в бронежилете на голое тело. Руки у всех такие, как будто Кюрваль лично устраивает для своих ребяток ежедневные тренировки по аэробике. А вон там демонстрирует приемы джиу-джицу самый накаченный азиат на его памяти, боже, он вообще не подозревал, что корейцев можно довести до такого состояния.
На самом деле, это очень похоже на игру на реакцию – видеть всех вокруг боковым и периферийным зрением, чувствовать приближение, молниеносно реагировать, выводя из строя. Не сложнее, чем в игровые автоматы в детстве.
Выпад, удар, удар.
Уход, удар фалангами по болевым, прыжок, кувырок, короткая очередь по ногам.
На три часа – захватить голову, рывок, прыжок, поворот вокруг уже мёртвого, но ещё стоящего тела – и пружинистый удар подкравшемуся сзади ногами в грудь. Сломанные ребра. Синеющее лицо.
Быстрее.
Быстрее.
Не думай.
Делай.
Очередь по зияющему в бетонной стене проёму, йухуууу, страйк!
Уход, бросок захватом ноги, удар затылком о бетонный пол.
Подкат, бросок через бедро.
Не думай.
Блок, захват за шею, хруст позвонков абсолютно бесшумен.
Делай.
Уход, подсечка из положения снизу, перекат и захват руки, рывок – перелом. Открытый. Пальцы скользят от крови.
На два счёта вдох, на два счёта выдох.
Кто-то тяжёлый навалился сзади – кувырок, удар, мимо. Чёрт, вот этот поймал профессионально. Ну надо же. Монолитная рука пережимает шею, вторая блокирует руки, придавил к стене животом и вцепился, как клещ. В поле зрения прижатого изогнувшегося Клинта попали двое из своих – пытались напару скрутить дюжего боевика – дальше с коротким рычанием рухнул на землю кто-то в распоренной униформе. Лишенное свободы действий тело пыталось вывернуться из захвата экстренными методами, лёгкие подавали сигналы тревоги.
Чё-ёрт.
Клинт почувствовал, как сдаются мышцы надёжно блокированных ног, перед глазами заметались точки. Он попытался сохранить оставшееся дыхание ради одного финального решающего броска, но тут зажим ослаб – и Клинт с хрипом втянул лёгкими воздух, упёршись руками в стену и позволив себе на секунду закрыть глаза. Повернуться не успел – к спине придвинулось вплотную чьё-то большое тело, грубый голос прошептал на ухо:
– Будешь должен.
– Сочтёмся, – усмехнулся Клинт. Рывком отжавшись от стены, он проводил спину исчезнувшего среди боевиков Рамлоу взглядом. И откуда у всех такое иррациональное желание прижимать его к вертикальным поверхностям.
На пару секунд оказавшись в относительном спокойствии, Клинт забрался на какую-то высокую круглую тумбу и огляделся. Жбаны, трубы, крючья, лестницы, только фашистов и рыжеволосой вампирши с клинками не хватает. Вслушиваясь в сообщения по общей линии, он сообразил, что первый этаж почти очищен, со вторым проблем быть не должно, если избавиться от засевших на крытой галерее канадских снайперов. А те засели знатно, значит, надо туда. Рэнди просит подкрепление. Снаружи всё оцеплено, можно забрать лук и подняться к гнезду команды Гальго, оттуда снять хотя бы нескольких окопавшихся виртуозов. Общая интуитивная оценка ситуации сводилась к «успешно на 70%».
Изогнувшись всем корпусом, Клинт ушёл от удара слева, крутанул обросшего мексиканца за плечо и приложил головой об стенку. Попутно стукнувшись о край тумбы, тот осел на грязный покрытый кусками битого кирпича пол. Жив. Этот однозначно жив.
Канадский мексиканец? Серьёзно?
– Коулсон?
– Мы на нижнем, почти закончили, – хрипло ответил наушник. – Бомба нейтрализована, их тут осталось не больше десятка, прячутся по подсобкам. Отправляю своих наверх, забери их и разберитесь с галереей.
Клинт вскинул винтовку, целясь в подобравшегося к Наташе Микки Рурка, но выстрелить не успел – Микки Рурк рухнул со сломанной ногой и выбитым плечом. Наташа поправила волосы.
– Помощь нужна?
– Наверху нужнее.
– Понял.
Коулсон в поле был явлением не столь привычным, как Коулсон в полевом штабе управления, однако не менее успешным и весьма завораживающим. Прелесть сидящего в безопасности контролёра усиливалась осознанием того, что при необходимости он может снять пиджак и галстук, закатать рукава – и пойти убивать рядом с затянутыми в униформу агентами. В этом было даже что-то сюрреалистичное, но безумно привлекательное.
Когда Клинт был уже на полпути к старой раздолбанной лестнице, ведущей на второй этаж, пол вдруг туго вздрогнул, и по ушам полоснул взрыв – приглушённый вживую, отчётливый в наушнике. Испугаться Клинт не успел – понял, что сработай взрывное устройство в подвалах, шума и последствий было бы куда больше. Пластид? Граната?
– Что случилось? – он переключился на внутреннюю связь и неосмотрительно замер на лестнице, оглядываясь через весь зал на спуск в катакомбы. В полосах света крутились клубы пыли и взрезанной выстрелами бетонной крошки, на сером полу темнели пятна крови.
– Пока не знаю, – напряжённо ответил Коулсон с некоторым запозданием – видимо, рапортовал кому-то по другой линии. – Опорные столпы в порядке. Это левее, там тупиковое ответвление, какого чёрта понадобилось там что-то взрывать?
– Сэр…
– Я проверю. Тут Квилл и Санденс. Центр, это Коулсон, направляюсь к месту взрыва, скорее всего, какие-то из боеприпасов. Группу зета на нижний этаж, как поняли?
– Фил, подожди, тридцать секунд! – повинуясь интуиции, Клинт рванул обратно вниз по лестнице.
– Оставайтесь наверху, агент Бартон, ваша задача снять снайперов. Сейчас нижний этаж самое безопасное место.
– Сэр!
– Это приказ!
Плевать было Клинту на приказы – он стремительно пробирался по заваленным мусором проходам между техникой и уже почти добрался до съезда вниз, но тут сверху раздался стрекот выстрелов, и ухо обожгло болью. Запнувшись о чью-то руку, Клинт полетел головой вперед, успел сгруппироваться и быстро откатился в сторону за кусок обрушившейся стены, проклиная неведомого снайпера. Кровь из порванного уха поползла по шее и под воротник, сердце стучало как бешеное, дышать на два счёта уже не получалось. Truvelo Raptor, – навскидку определил Клинт, ища глазами меткого стрелка. Видимо, кто-то с галерей решил спуститься поближе к людям. Бог с ними, с мексиканцами – южноафриканское оружие в руках у канадских садистов? Плохо. Очень плохо.
Точно, вон, маленькое окно над подвесными переходами между цехами. Перед глазами всплыл план здания – разные уровни этажей, это выход с третьего. Отсюда его не снять, надо ждать, когда до него доберётся кто-то из работающих сверху ребят.
Твою мать, как это невовремя.
– Коулсон?
– Всё под контролем, – собранный, приглушённый, но неизменно спокойный голос.
Ещё одна очередь, слева осел кто-то из своих – пуля разворотила череп. Остальные наконец сориентировались, откуда стреляют, и последовали примеру Клинта, спрятавшись. Стрелок решил заодно добить тех агентов, кому в драке повезло меньше и кого снаружи уже ждали медицинские машины со всем необходимым оборудованием. Серия выстрелов оборвала чей-то стон. До медицинских машин они не добрались.
Стиснув зубы и морщась от боли, Клинт сжал в руках автомат и быстро выкатился из-за стены, пытаясь устроиться так, чтобы большая его часть всё же была закрыта для обзора. Выстрелил наугад, примериваясь. Нет, это бессмысленно.
Чертыхнувшись, Клинт перекатился обратно и с тоской посмотрел на широкий ведущий в подвалы проём, рассчитанный как минимум на грузовики. До него оставалось не больше пятнадцати метров, ему потребуется всего пара секунд. Надо рискнуть. Шум в наушнике усилился, и Клинт разобрал глухие звуки ударов и короткие грубые выкрики, в которых с большим усилием можно было опознать французский язык. Сообразил, что Коулсон оставил коммуникатор включённым, и замер.
– Сэр?
Снова удары, потом вдруг стук – и тишина.
– Коулсон!
Что случилось? Что, мать вашу, случилось?!
Стрекот очередных выстрелов, кто-то выдал очередь в ответ.
– Первый этаж не отвечает, кого-нибудь туда, быстро, – вдруг рявкнул в наушнике голос Блейка по общей линии, но Клинт уже вылетел из укрытия и кинулся к спуску со скоростью, которой позавидовал бы и Флеш.
Снайпер поймал его уже на лестнице – выстрелы толкнули вперед, Клинт кубарем покатился по ступенькам и грузно приземлился на пыльном полу подвала. Воздух выбился из груди, перед глазами потемнело. Не смей, держись, вставай. Только бы не позвоночник.
Ну же.
Вставай!
Спёртый воздух с трудом проталкивался в лёгкие. Боль разрывала изнутри, спина под бронежилетом горела так, словно он попал под наковальню, но со второй попытки ему всё же удалось подняться. Надсадный кашель разрывал горло до крови. Схватившись за какой-то из уцелевших опорных столбов, он огляделся, пытаясь сориентироваться. Здесь было значительно темнее, мигали окованные железной решёткой лампы, стянутые свисающими проводами. Стол из ящиков, техника, на полу тела. Боевики. Вон там кто-то из своих, не повезло. Громоздкая конструкция подрывников и мешки у основания колонн. Грёбаные Тайлеры Дерданы. Наверху выстрелы стали громче и чаще – видимо, стрелок уже был не один, – по внутренней связи кто-то орал про невозможность подойти к подвалам. Раздраженно вырубив коммуникатор, Клинт ещё раз огляделся и ломанулся в тот проход, где в воздухе висела пыльная взвесь. Потеряв координацию, он влетел в стену, зашипел от боли, оттолкнулся, как слепой. С хрипом выталкивая воздух из горящих легких, побежал дальше. Пустые грязные коридоры, какие-то каски, обрезанные трубы, под ногами перекатываются гильзы.
– Коулсон!
Сердце оглушительно колотилось где-то на уровне гортани, с головой накрывали волны страшной, удушливой паники.
– Фил!
Быстрее.
Быстрее.
Не думай.
Делай.
Вылетев из-за очередного поворота, он увидел впереди завал – целая груда покорёженных камней, торчащие пруты арматуры, переломанные тела. Пятеро боевиков, двое своих. Квилл и Санденс. Над завалом почти под потолком виднелся проход, в тёмном провале смутно горели тусклые лампы. Клинт недоуменно огляделся, ещё раз посмотрел наверх. Откуда там проход? Это тупиковое ответвление, из подвалов было всего три выхода, все три были перекрыты.
Приказав себе не обращать внимания на боль, он в несколько прыжков оказался наверху. С той стороны оказался такой же спуск вниз, целые куски бетона и шлака, напротив стена, какой-то тоннель… Присмотревшись, Клинт похолодел. Рельсы. Метро. Это заброшенная линия метро. Пучки обесточенных проводов свисали с потолка, справа дымила едким запахом куча резины, видимо, подожжённая взрывом.
Шагнув вперед, Клинт наступил на что-то мягкое, посмотрел вниз и увидел под ногами тёмную тряпку. Наклонившись, провёл рукой по складкам и вдруг понял – пиджак. Щурясь, он попытался рассмотреть хоть что-то в этом хтоническом хаосе, увидел слева в глубине туннеля привалившееся к недействующему контактному рельсу тело, но сердце не успело сжаться – боевик, бежевая кофта, повязка, перевязь. Сломана шея. Работа Фила.
Не глядя, Клинт спрыгнул вниз, скользнул одной ногой по рельсу, потерял равновесие и только чудом не разбил голову. Через секунду он уже был у тела, через две – мчался по туннелю на маячащие впереди огни, на ходу завязывая пиджак за рукава на поясе. Запнувшись в темноте обо что-то, кинул взгляд вниз – ещё один с растопыренными руками.
Он будет отбиваться до последнего. Что же там за профессионалы, сколько их, если они смогли его увести?
– Коулсон! – звук эхом ушёл дальше по тоннелю, огни пропали за поворотом. Клинт рывком бросил своё тело вперед, превозмогая боль, усталость и законы физики и анатомии.
– Фил!
Кричать, наверно, не стоит.
– ФИЛ!
С разгону вписавшись в стену бокового коридора, он ещё успел увидеть смутные барахтающиеся фигуры впереди, успел облегчённо выдохнуть – догнал, – а потом вдруг потолок обрушился ему на голову.
Кто-то когда-то сказал, что когда ты находишь человека, который связывает тебя с миром, ты меняешься, становишься лучше. Но когда его у тебя отнимают – кем ты становишься тогда?
Главное тут – понять, что выбор только за тобой.
Три года назад, к югу от Эрмосильо, Фил и Мелинда ушли в тропики во главе поисковой группы. Они пропали с экранов и не выходили на связь двое суток. В том районе не было ни повстанцев, ни инопланетян, ни таинственных природных образований, и всё же там пропало уже два десанта. Как будто просто затерялись в природных лесах, несмотря на всю технику. Фил и Мелинда были тяжелой кавалерией, джокерами в рукавах ЩИТа. Не вернутся они – не вернётся никто.
Они вернулись. На рассвете четвёртых суток. И привели тех, кого смогли найти – совершенно спятившие, эти ребята до сих пор сидят в специальных боксах для морально пострадавших. После всех допросов и отчётов Фил пришёл почему-то к нему, свалился на его походную кровать и проспал четырнадцать часов подряд. Клинт тогда перетащил к себе всю работу и выходил только чтобы прогнать подальше особо шумных агентов. Эти четырнадцать часов, снова и снова разбирая и собирая лук в свете военной настольной лампы, смотря на спину в чёрной футболке, слушая спокойное и мерное дыхание, Клинт был абсолютно счастлив. С тех пор из места сделали заповедник закрытого типа, а у него развилась подсознательная ненависть к удушающе влажным мексиканским тропикам. Он искренне считал, что его самоконтролю все эти четверо суток можно было только позавидовать. Во многом это был вопрос доверия – он доверял профессионализму Фила и его способностям. Но Фил был свободен, Фил был сам по себе, и Фил был в расцвете своих сил.
Только ты решаешь, как ты будешь себя вести.
Врачи диагностировали у Клинта тяжелое сотрясение мозга, обнаружили под бронежилетом гематому во всю спину, сказали что-то про частично сдвинутый позвонок, мелкие ссадины и порезы никто даже не брался сосчитать. Он позволил только обработать ухо, перевязать разбитую голову и несколько мелких ножевых от рукопашной, закинул в себя горсть болеутоляющих – и смотался из медкрыла в головной офис. Ребята в халатах слишком хорошо его знали, чтобы перечить. На этот раз он хотя бы ушёл без смертельных сквозных и без свежих швов.
Медиков Клинт терпеть не мог примерно так же, как и мексиканские тропики. Медики всё время говорили ему, что если он будет вести себя подобным образом и дальше – они снимают с себя, медиков, всю за него ответственность. Как будто Клинт её когда-то на них возлагал.
Как будто кто-то вообще несёт ответственность за его жизнь, кроме него самого.
В головном офисе осознание феерического провала ощущалось настолько ясно, что тяжело было даже дышать. Как будто вся эта машина, весь этот сложнейший аппарат не мог собраться, взять себя в руки, скоординировать действия и понять, что делать дальше. Бредя по коридору среди носящихся агентов, Клинт смотрел в распахнутые двери проплывающих мимо конференц-залов. В одном из них возвышалась над оперативниками Виктория Хэнд, залитая светом проектора рука водила по схемам слайда. В другом суетились техники, кто-то сказал, что ждут Старка. Ситвелл с выпадающими из папок листами задел его плечом, проходя мимо, Бартон стиснул зубы от боли. Возбуждённый гул пробирался как сквозь вату, едва долетал до сознания, словно вокруг сплёлся невидимый непроницаемый кокон.
– ...у них агент восьмого уровня! – истерично крикнул кто-то за очередной открытой дверью.
– Плевать на уровень, у них Коулсон, – рявкнул в ответ низкий голос. Клинт вяло усмехнулся. Только два человека могли остаться безнаказанными после подобного комментария, и голос явно не принадлежал ему самому.
Директор Фьюри вышел в коридор, посмотрел Бартону в глаза и коротко кивнул.
Они взорвали стену, сопряжённую со старой линией метрополитена. При планировании все подземные коммуникации были тщательно изучены, все возможные выходы перекрыты и предусмотрены. Конечно. Кому могло прийти в голову, что они станут взрывать стену.
На первом этаже действительно оставалось с десяток человек, но далеко не рядовых. Квилл и Санденс были первоклассными специалистами, а там было десять первоклассных специалистов. Бомбу нейтрализовали. Команду отослали на вовремя активизировавшихся снайперов. А потом эти же самые снайперы отрезали путь подкреплению и подорвали туннель, обрушив на возможных преследователей крышу. Просто. Глупо и просто.
Кюрваля они не взяли. Судя по тому, что наблюдение подтвердило его прибытие, а на месте его уже не нашли – ушёл с Коулсоном. Из тех, кого захватили, никто не горел желанием помогать ЩИТу и сообщать их возможное местоположение. Серьёзно, сволочи молчали как немые. Можно было пустить поисковые отряды по всем подземным линиям, и Блейк, чьи синяки под глазами сравнялись цветом с бровями, уже этим занимался. Но с самого начала было ясно, что это ни к чему не приведет. Слишком много возможных выходов. Со времен Гюго подземные коммуникации остаются самым лучшим местом, где можно затеряться.
Его нашла Наташа, которая услышала по связи о первом этаже и слишком хорошо поняла, что будет дальше. Проскользнула в подвал без бронежилета и прикрытия, исключительно на силе русской магии. Вытащила его из-под завала, протащила на себе всю дорогу обратно и едва успела вернуться через пролом в подвал, когда старые перекрытия и поддерживающие опоры не выдержали, и весь туннель буквально сложился под тяжестью земного массива и фундамента здания, погребя под собой и тела тех, кому не повезло оказаться слишком близко к Коулсону.
Организация, которая стоит на страже безопасности целой страны, просто не имеет права делать таких ошибок.
В офисе Фьюри было душно, тесно и страшно. Сам Фьюри говорил коротко и глухо, реплики ускользали от сознания сидящего в углу Клинта. Он смотрел в темнеющее за окном небо и пытался понять, почему он всё ещё тут. Видимо, остатки гражданского долга. Частично передавшаяся ему от Фила любовь к канцелярии и уставу, потому что сейчас регламент был последним в списке вещей, которые могли ему помешать идти и искать.
Он смотрел в небо, а видел мужчину без кожи и чьё-то тело без единой целой кости.
Он даже не обратил внимания, когда дверь кабинета открылась ещё раз, и поднял голову только когда на плечо ему легла рука. Нахмуренный Старк серьёзно смотрел своими ореховыми глазами, реактор тускло просвечивал сквозь застиранную футболку. Бартон вяло кивнул. Красивый и уверенный, как всегда. За неимением свободных стульев Старк уселся на подоконник, заслонив собой небо, наклонился к Клинту и прошептал:
– Прости.
Тот поднял усталые глаза. От Старка пахло каким-то очень хорошим парфюмом и не менее хорошим машинным маслом. Видимо, сорвался из мастерской.
– Прости, что не был на подхвате, – тихо пояснил Тони. – Если бы я там был, всё могло сложиться по-другому.
Интересно, кэп тоже прибежит?
Горькое, обидное отчаяние вдруг затопило Клинта с головой, разом смыло апатию и ощущение тяжести на плечах. В этот момент он мог поклясться, что ненавидит эти участливые глаза, ненавидит небо за окном, ненавидит эту комнату, ненавидит всех людей в ней и особенно ненавидит себя. Винить было некого, но ненависть и злость были страшнее.
Это была жизнь, просто жизнь, его жизнь – и из неё не было выхода. Это твоя реальность. Выбирайся, как можешь.
Он рывком встал, собираясь выйти и не возвращаться. Фьюри кинул на него предостерегающий взгляд и хлопнул в ладони, обращаясь к зашевелившимся агентам:
– Я всё сказал. Агент Романова, на вас оперативники, агент Хэнд займётся планированием и координацией. Бартон, – повысил голос он, когда тот уже взялся за ручку двери. – Задержитесь.
Твою мать.
Народ прошёл мимо Клинта на выход. Подойдя, Наташа вопросительно подняла брови, он кивнул в ответ. Длинные рыжие волосы спутались, на виске свежая ссадина, плечо перетянуто бинтом. Тоже непростой день у русской шпионки. Наташа слабо улыбнулась и утащила Старка за дверь.
Бартон тяжело прислонился к косяку и скрестил на груди руки.
– Ты же понимаешь, что я должен тебя отстранить? – Фьюри опёрся о стол и посмотрел исподлобья.
– Не сможете. Нет официального повода. Да и он бы не помог.
– Смог бы, – выставил вперёд палец директор. – И имею полное право это сделать под формулировкой "эмоциональная заинтересованность".
Клинт сжал кулаки скрещенных на груди рук. Это всё было ненужно, неправильно, какое всё это имеет значение, если Фил там, а он до сих пор тут.
Широкие тёмные ладони упирались в хромированную поверхность стола. Тихо гудели лампы под потолком.
– Я слышу тот адрес, куда ты мысленно меня посылаешь, – невесело усмехнулся Фьюри. – Клинт, я должен тебя отстранить, для твоего же блага в первую очередь. Меня останавливает только то, что ты все равно ломанёшься геройствовать в одиночку, без поддержки, техники и какого бы то ни было плана, а единственный способ предотвратить это – услать тебя в Аграбу. И то я не уверен, что это поможет.
– Директор. Сэр. Я…
– Я знаю.
Фьюри помолчал, переложил какую-то папку с места на место. Поднял глаза. Клинт уже ничего не пытался изобразить – он слишком устал, ему было слишком страшно, ему слишком хотелось сейчас же уйти и бежать. Или лечь и умереть. Он пока не определился, чего ему хочется больше. Он смотрел прямо, не мигая, грузно опираясь на обе ноги, изогнув в пояснице уставшую спину, чтобы дать ей хоть какой-то отдых. Одежда казалась ему слишком тяжёлой, неподъёмные ботинки, слишком тугой жилет, и господи, как же мало осталось времени, катастрофически мало, и с каждой проведённой впустую секундой он всё дальше и дальше. Клинт ждал не решения – он ждал, когда можно будет выйти и пойти за Филом. И он выйдет и пойдёт, даже если весь мир решит наоборот.
– Иди с Наташей, – наконец нарушил молчание Фьюри.
Бартон кивнул, потому что на большее был уже не способен, повернулся и открыл дверь.
– Клинт? – окликнул его Фьюри.
Он оглянулся на пороге.
– Найди мне его. – Директор смотрел прямо, решительно и устало.
Кто-то просит легкую жизнь. Кто-то возражает, что надо просить легкую смерть. В общем-то, это верно, но знаете, иногда стоит просто просить смерть, и уже неважно, какая она будет.
Легкая или мучительная.
Уже все равно.
Есть вещи, о которых человек никогда не узнает извне. Ты можешь посмотреть десятки, сотни фильмов, ты можешь прочитать целую библиотеку, но все твои знания окажутся не важнее фантика от съеденной конфеты, когда ты вдруг получишь возможность узнать об этом сам. Лично. Из первых рук.
Самое забавное, что как бы ты ни хотел потом предотвратить эти же ошибки, как бы ты ни пытался докричаться до тех, кого это может касаться – они будут воспринимать тебя точно так же, как ты воспринимал когда-то кричащих тебе. Без ошибок не бывает познания. Бич человечества.
В рамках одной конкретно взятой жизни все накопленные цивилизацией знания не стоят ровным счетом ни-че-го.
Легкая или мучительная.
Уже все равно.
Есть вещи, о которых человек никогда не узнает извне. Ты можешь посмотреть десятки, сотни фильмов, ты можешь прочитать целую библиотеку, но все твои знания окажутся не важнее фантика от съеденной конфеты, когда ты вдруг получишь возможность узнать об этом сам. Лично. Из первых рук.
Самое забавное, что как бы ты ни хотел потом предотвратить эти же ошибки, как бы ты ни пытался докричаться до тех, кого это может касаться – они будут воспринимать тебя точно так же, как ты воспринимал когда-то кричащих тебе. Без ошибок не бывает познания. Бич человечества.
В рамках одной конкретно взятой жизни все накопленные цивилизацией знания не стоят ровным счетом ни-че-го.
@темы: Рейтинг: NC-17, Phil Coulson, Clint "Hawkeye" Barton, Fanfiction
-
-
15.09.2014 в 12:31-
-
15.09.2014 в 12:32-
-
15.09.2014 в 12:32-
-
15.09.2014 в 12:33-
-
15.09.2014 в 12:34-
-
15.09.2014 в 12:34-
-
15.09.2014 в 12:34-
-
15.09.2014 в 12:36-
-
15.09.2014 в 12:36-
-
15.09.2014 в 12:37-
-
15.09.2014 в 12:38-
-
15.09.2014 в 12:40-
-
15.09.2014 в 12:41-
-
15.09.2014 в 12:42-
-
15.09.2014 в 12:44-
-
15.09.2014 в 12:44-
-
15.09.2014 в 12:45-
-
15.09.2014 в 12:46-
-
15.09.2014 в 12:47-
-
15.09.2014 в 12:47-
-
15.09.2014 в 12:48-
-
15.09.2014 в 12:50-
-
15.09.2014 в 12:50-
-
15.09.2014 в 12:51-
-
15.09.2014 в 12:52-
-
15.09.2014 в 12:53-
-
15.09.2014 в 12:54the end.
-
-
15.09.2014 в 13:55когда я уже отучусь читать такое на работе...
когда эти двое перестанут быть слишком близкими, слишком живыми и слишком родными...
И... господи, Йож, дивный автор, ну почему ты пишешь так, что все вокруг исчезает нахрен и остается только вот та реальность, а...
...Обеденный перерыв закончился. Пойду покурю, а то у меня руки дрожат и вообще я сижу и слезы глотаю как псих какой...
Это слишком. Живо, мрачно, реалистично и ярко.
И финал... именно тот, когда до последнего слова не ясно, что же будет дальше.
Спасибо...
-
-
15.09.2014 в 20:00читать дальше
-
-
15.09.2014 в 20:44читать дальше