[Coulson/Barton]

Сборный пост заявок 3-го тура.
Пожалуйста, будьте внимательней! Полный текст заявки по соответствующей ссылке!
Для завершения тура необходимо выполнить 25 заявок.

Выполнено: 19
3.21 AU! Кроссовер с Эволюцией Борна. Клинт пропадает на несколько лет, все склонны считать его погибшим, пока через какое-то время ЦРУ не просит ЩИТ посодействовать в поимке одного агента подлежащего уничтожению. NEW!

3.12 Коулсон/Бартон. Пять раз, когда Фил Коулсон инсценировал свою смерть, и один, когда она была настоящей.
3.27 АУ. Коулсон аристократ, Клинт - военный офицер.
3.1 Коулсон/Бартон устоявшиеся отношения, до битвы на Хелликарьере все было хорошо. После гибели Коулсона Бартон вспоминает об их общей жизни, пытается не сойти с ума.
3.2 Коулсон/Бартон, established relationship. Коулсон оправился после ранения, но в нем осталась часть магии Локи, которая временами нечаянно вырывается наружу. Фил и Клинт учатся с этим жить. Юмор приветствуется. Дважды! ТРИЖДЫ!!
3.3 Коулсон/Клинт, одна из первых операций агента Бартона, пошедшая не так, в результате чего оба оказываются отрезаны на несколько недель от своих.
3.6 Фил Коулсон и его уникальные волшебные/нанотехнологические костюмы, которые не рвутся, не пачкаются, отражают 123 вида излучения и вообще незаменимы на войне и в быту.
3.7 Фэнтези-AU! Клинт - королевский шут, Коулсон - первый советник. Клинта обвиняют в краже и бросают в тюрьму, Коулсон помогает ему бежать. Можно H!
3.8 Коулсон и Бартон. Самая первая встреча. ДВАЖДЫ!
3.9 Коулсон/Бартон. AU. Коулсон не знает о том, что Бартон - приемный сын Фьюри. Фьюри, не зная о существование "жениха"(Бартон боится его реакции), ищет Клинту невесту.
3.11 Коулсон\Бартон или Бартон\Коулсон. ER. На задании что-то идет не так. и лучник теряет слух.ПРОДОЛЖЕНИЕ! 8 глава!!! 10 глава!!
3.13 AU! Клинта забирают в Асгард как свидетеля по делу Локи. Там он встречает Коулсона.
3.17 Коулсон/Бартон, Локи.
Локи скучно, Локи начинает развлекаться. Играть людьми довольно интересно, когда знаешь их тайные желания. Локи заигрался настолько, что по сути стал свахой.
3.20 Коулсон\Бартон. "Живо иди сюда!"
3.22 Пять фотографий, на которых Фил серьезен, и одна, на которой улыбается.
3.24 Устоявшиеся отношения. Попытки Фила сделать предложение, неудачные, непонятые, и, наконец, заветное "да"
3.25 Коулсон/Бартон. Охотники на вампиров. Совместная операция, во время которой Бартона кусает вампир. Вместе ждать превращения. А+
3.26 Хочется страдающего Клинта и женатого Фила. Ничего нет и быть не может. Рефлексия Бартона и попытки жить с этой любовью дальше. A++
3.28 У Бартона после простуды (пересидел в гнезде) временно пропал голос. Реакция команды Мстителей и Коулсона в частности
3.31 Коулсон |/ Бартон. У Клинта лихорадка (причина на усмотрение автора), он бредит. Коулсон заботится о нем и признается ему в своих чувствах. ДВАЖДЫ


Не выполнено: 14
3.4 dark!Коулсон/dark!Клинт, (все и все dark!). ЩИТ - то еще змеиное гнездо, хоть и выполняющее общественно полезные функции.
3.5 Колусон/Клинт. У Коулсона неожиданно появляется суперспособность

3.10 Кроссовер с "Людьми в черном". Коулсон - опытный агент организации, который вербует еще молодого Клинта. Бонус за появление агента Кея.
3.14 Коулсон\Бартон. Фил и Клиент давно и счастливо женаты. Каждый год, в день их годовщины, когда у обоих агентов отдых, мир нуждается в их помощи и спасении и забыв на все они становятся на стражу Земли.
3.15 Коулсон/Бартон. Филипп Коулсон попал в ЩИТ двадцати пяти лет. А до этого он был… актером на подмостках небольшого театра.
3.16 Бартон/Коулсон, начало отношений, работа под прикрытием, прикрытие - счастливые молодожены, номер для новобрачных, сон в одной постели, кольца, прогулка за ручку и т.д.
3.18 Бартон | Гэмбл (S.W.A.T. Спецназ города Ангелов) | Доил (28 недель спустя) | Коулсон. Агент Коулсон должен выбрать лучшего снайпера.
3.19 Коулсон\Бартон. "Я понял все, не надо, босс".
3.23 AU кроссовер с "Повелителем бури". Коулсон едет на войну завербовать нового агента Уильяма Джеймса. Как и почему Джеймс становится Клинтом.
3.29 Подмена стрел во время очередного задания и случайное попадание. Как результат - Клинт-"Амур", влюбившимся в свою жертву - Коулсона.
3.30 Коулсон |/ Бартон. Во время задания в горах раненный Бартон вместе с Коулсоном из-за снежной бури оказываются отрезанными от связи с Щ.И.Т.ом, h/c.
3.32 Коулсон / Бартон | Остальные мстители. После выписки из больницы Клинт заботится о Коулсоне. Мстители начинают обо всем догадываться
3.33 Коулсон / Бартон. После того, как Клинт узнает о смерти Фила и в результате ПТС, он теряет интерес ко всему и в тот же вечер пропадает из Щ.И.Т.а. Его пытаются искать, но безрезультатно.

запись создана: 23.09.2012 в 11:35

@темы: мини-фест, 3 тур, Организационное

---

[<Кэрри>]

Название: Неподходящий момент
Автор:  <Кэрри>
Фандом: Мстители
Персонажи/Пейринг: Фил Коулсон/Клинт Бартон, Барни Бартон/Кейт Бишоп
Статус: закончено
Категория: слэш, гет
Жанр: romance, flaff
Размер: mini
Рейтинг: PG-13
Посвящение:  arafrael
Примечание: продолжение фика Подходящий момент

Расторопный официант успел заменить упавшую на пол вилку Барни, принести вторую пару меню и винную карту, а над столиком продолжало висеть молчание, едва не искрившееся напряжением.
- Бернард, - резко захлопнув меню, сквозь зубы процедил Клинт полное имя брата, что уже само по себе ярко демонстрировало степень его возмущения. – Нам надо поговорить.
- О да, - с энтузиазмом и не меньшим негодованием закивал тот. – Еще как надо!
Они поднялись, сверля друг друга гневными взглядами, и направились к выходу. Кейт проводила их взглядом, а потом улыбнулась Филу.
- Кажется, это все же был неподходящий момент, - сдержанно улыбнулся в ответ он.
Бишоп пожала плечами:
- По-моему, вообще сложно представить подходящий.
- Ты не выглядишь удивленной, - заметил Коулсон, чуть приподняв бровь.
Кейт хитро прищурилась и, наклонившись к нему через столик, прошептала:
- Я давно догадывалась, - и вернулась на место, очаровательно сияя торжествующей улыбкой. – Знаешь, однажды замечу не только я. Если хочешь сохранить ваши отношения в тайне, перестань на него так смотреть.
- Как? – отложил меню заинтересованный Фил.
- Так… - Бишоп задумалась, подбирая слова. – Так, словно в целом мире он – единственное, что имеет для тебя значение. Так, словно в комнате больше никого нет… - она неопределенно взмахнула рукой. – Ты меняешься, когда смотришь на него.
Коулсон откинулся на спинку стула, с любопытством глядя на тут же смутившуюся Кейт. Она чуть покраснела, заправила за ухо выбившуюся прядь черных волос и объяснила:
- Обычно у тебя на лице эта вечная озабоченность судьбами всего мира, а когда рядом появляется Клинт, ты… чуть ли не сияешь счастьем, - она осторожно подняла на него глаза и улыбнулась. – Это даже почти не метафора!
Тем временем на парковке Клинт, в запале повысив голос, поинтересовался:
- Ты и Кейт? Серьезно?
- Что? – недоуменно округлив глаза, повернулся к нему Барни. – Мы будем говорить о моих отношениях?
- Это же не я встречаюсь с ребенком! – фыркнул его брат.
- Конечно! – очень эмоционально покивал Бернард. – Ты встречаешься с мужиком!
- Не переводи тему! – сердито бросил младший Бартон.
В ресторане официант, подошедший к Филу и Кейт и вполне правдоподобно сделавший вид, будто вовсе не заинтересован семейной драмой, которая разгоралась на парковке ресторана, спросил:
- Вы готовы сделать заказ?
- Дайте нам еще пару минут, - взглянул на него Коулсон.
- Ты не уверен, что они вернутся? – Кейт задумчиво накрутила локон на палец, пытаясь скрыть, как она сама взволнована. – Или думаешь, Клинт может уйти?
- Нет, - со спокойной уверенностью произнес Фил. – Просто Клинт терпеть не может, когда кто-то выбирает за него, что ему заказать.
- Боже, - восхищенная Бишоп подперла подбородок ладонью.
На парковке Барни возмущенно развел руками:
- Когда ты сказал «у меня тут кое-что поменялось», я и представить не мог, что ты имел в виду свою ориентацию!
- И что? – хмыкнул Клинт, складывая руки на груди и прислоняясь к его машине.
- И… - тот запнулся на полуслове, как-то вмиг растерявшись, и, замолчав на секунду, озадаченно констатировал, словно сам удивился собственной реакции. – Ничего…
Несколько мгновений Бернард смотрел на брата, а потом, не сдержавшись, прыснул, и еще миг спустя они уже оба смеялись в голос.
- Ладно, - успокоившись, выдохнул он, тоже прислоняясь к машине. – Ты мой младший брат, Клинт, и я всегда буду волноваться за тебя. Судя по тому, как ты оберегаешь Кейт, ты меня понимаешь.
Тот улыбнулся, легко толкая его локтем в бок.
- Меня так долго не было рядом, - продолжил Барни, поднимая голову и глядя в вечернее небо, - и я рад, что у тебя есть кто-то, кто заботится о тебе, - он перевел взгляд на брата и, немного потерянно скользнув ладонью по своему затылку, рассмеялся. – Черт, я просто люблю тебя и хочу, чтобы ты был счастлив.
- Обнимемся? – фыркнул Клинт, распахивая объятия.
- Иди ты, - Бернард шутливо пихнул его в плечо. – Мир?
- Мир, - подтвердил тот, но тут же нахмурился. – Обидишь ее, и я…
- Знаю-знаю! – вскинул Барни ладони в примирительном жесте. – Пойдем, мы заставляем их ждать.
Войдя следом за Клинтом в ресторан и вернувшись за столик под вопросительным взглядом Кейт, он сел на свой стул и, пару мгновений посверлив Коулсона задумчивым взглядом, вдруг выдал:
- Я хотел бы знать, каковы ваши намерения относительно моего брата?
Клинт подавился невовремя сделанным глотком вина, Бишоп недоуменно распахнула глаза, но Фил мягко улыбнулся и пожал плечами:
- О, все очень банально. Дом где-нибудь за городом, белый заборчик, варить друг другу кофе по утрам… Ну и, может быть, общая фамилия, если он согласится.
Младший Бартон снова закашлялся, и Кейт, не отводя ошарашенного взгляда от Коулсона, наугад похлопала его по спине.
- Я… - отдышавшись, выдавил Клинт. – Знаете… К черту ужин, - он рывком поднялся, подхватил Фила за локоть и потянул за собой. – Барни, у меня сегодня планы на вечер!
- А… - начал было тот, но ему оставалось только проводить их, стремительно покинувших зал, глазами.
- Возможно, это неподходящий момент, - выждав несколько мгновений, проговорила Кейт, накручивая многострадальную прядь волос на палец, - но вот у меня как раз планов на сегодняшний вечер нет… И в квартире только собака.

@темы: Рейтинг: PG-13, Phil Coulson, Clint "Hawkeye" Barton, Fanfiction

---

Предел

[Йож во фраке]

Мне надо писать диплом, я пишу фанфики.
Простите, я не могу долго жить без ОТП

Название: Предел
Автор:  Йож во фраке
Фандом: Мстители
Пейринг: Коулсон/Бартон
Рейтинг: NC-17
Размер: 2356
Жанр: PWP!
Описание: после трехдневной операции на жаре, едва держась на ногах от усталости и обезвоживания, с покрасневшими ноющими от напряжения глазами, с болью в ребрах и в левом колене - лучше просто доползти до кровати и расслабиться. Это было бы логично по всем правилам биологии, анатомии и физиологии. И уж точно не должно было получиться так, что уставшее тело цепляется за другое из последних сил, прижимая к себе, притягивая так, как будто в следующую секунду его отнимут, и никогда больше, никогда и нигде.
Предупреждения: в наличии намеки на доминирование. Но намеки. Но на доминирование. Я скоро, наверно, в предупреждениях к своим фикам буду выносить уже их отсутствие
Песня важна, потому что она идеальная.


Всех с детства учили, что естественные потребности удовлетворяются в первую очередь. Хочется есть – ешь, хочется пить – пей, хочется спать – спи. Организм знает тебя гораздо лучше, чем ты сам, и если твое тело всеми рецепторами дает тебе понять, что оно устало – тебе лучше просто доползти до кровати и расслабиться.
После трехдневной операции на жаре, едва держась на ногах от усталости и обезвоживания, с покрасневшими ноющими от напряжения глазами, с болью в ребрах и в левом колене (чертов ублюдок, надо было всё-таки добить его сразу), с въевшейся в волосы пылью, от которой не избавил быстрый душ на базе, с гудящей от отчетов и допросов головой – да. Лучше просто, ну, доползти до кровати. И расслабиться. Вытянуть ноги. Закрыть глаза. Глубоко вдохнуть – и позволить организму самому погрузиться в спокойную сонную эйфорию.
Это было бы логично по всем правилам биологии, анатомии и физиологии.
И уж точно не должно было получиться так, что уставшее тело цепляется за другое из последних сил, прижимая к себе, притягивая так, как будто в следующую секунду его отнимут, и никогда больше, никогда и нигде.
– Фил.
– Я здесь, всё в порядке, – успокаивающе где-то совсем рядом, кровать изгибается под упором локтей, ноздри щекочет смывшийся запах его одеколона и не смывающийся запах крови. Он тоже устал, ему тоже нужно отдохнуть, просто отпусти его и расслабься, выдохни это скручивающее напряжение, оно совсем ни к чему сейчас...
Поясница против воли выгибается вверх, до боли в измученной спине, и усталость непостижимым образом наслаивается на отчаянную необходимость – хочу, сейчас, немедленно, господи, фил, пожалуйста, ПРОСТО ТРАХНИ МЕНЯ.
Если как-нибудь извлечь из-под их кожи весь въевшийся порох, на один выстрел хватит.
– Фил!
Он и сам не знает, что он хочет сказать, перед глазами роятся маленькие черные мошки, почти неразличимые в полумраке спальни. Мышцы шеи не в силах больше держать голову приподнятой, затылок опускается обратно на подушку. В руках такая слабость, как будто только проснулся – и кулак толком не сжать, ткань рубашки выскальзывает из пальцев, но отпускать страшно.
Теплая успокаивающая тяжесть сверху чуть сдвигается, чужие губы касаются кожи и волос за ухом.
– Шшшш. Всё в порядке.
Теплая успокаивающая тяжесть везде, грудь, живот, бедра, ноги, прижимает надежно и крепко – не бойся, не отпущу. Не отпустит. Может быть, он и сам отрубится через пару минут, потому что это у Бартона было целых полчаса на отдых на двадцать восьмом часу операции, а куратор такой роскоши не удостаивается – может быть, он и сам отрубится, но и тогда не отпустит, потому что это он.
С этим Коулсоном всегда так – сначала ты его не замечаешь, а потом ты уже вляпался по пояс, по уши, по самую макушку. И сердце болит, как у гребаного Гринча, и господи, прошло уже полтора года, ну не бывает же так, чтобы каждый раз как будто…
– Бартон, посмотри на меня.
Вспомнить, где глаза, вспомнить, как они открываются…
– Клинт.
Открыть, усилием мысли разогнать мошек.
Голубые глаза не должны быть видны при таком освещении, он точно знает это, он снайпер – но он видит их прекрасно. В глазах усталость пополам с заботой. Нет, заботы больше.
Теплая рука ложится на лоб.
– Тебе надо отдохнуть. Ты не спал часов сорок.
– Я могу…
– Я знаю, что ты можешь и больше, но это не отменяет того факта, что ты устал.
Клинт почувствовал, как хриплый смех пробирается из грудной клетки почти против воли.
– Посмотри на меня. Я сейчас всё равно уже не засну. Если я… если ты не хочешь, я просто пойду в ванну и... – слова оборвались вместе с мощным движением бедрами приподнявшего брови Коулсона, вполне убедительно дающего понять – хочет, еще как хочет.
Воистину безграничны возможности человеческого тела.
Собрав оставшиеся силы, Клинт приподнялся на локтях, дотянулся до чужих губ и поцеловал жадно, настойчиво, пытаясь в один поцелуй вложить все свои сложные эмоции. В принципе, не такие уж они были и сложные. Он так и не научился расслабляться после таких выбросов адреналина самостоятельно.
Это нужно, как воздух, как свет, как самые естественные и необходимые вещи – нужен он.
– Фил. Пожалуйста, – это уже получилось совсем тихо, жалко, прямо в губы, уткнувшись своим вспотевшим лбом в его, сухой.
И когда чужие руки сильно и уверенно откидывают обратно на кровать – «Ты неисправим», – прижимают ладонями ноющие плечи, распиная его на кровати всем весом, от предвкушения сводит мышцы и пробивает крупная дрожь.
Отстранившись, Коулсон сел на пятки, сильные пальцы прошлись по бокам – по ребрам, по талии, очертили круги пальцами по втягивающемуся животу. Посмотрел сверху вниз, рубашка расстегнута – та самая рубашка, в которой он сегодня отдавал приказы Тони и Стиву, та самая, в которой отчитывался перед Фьюри, та, в которой он будет делать это снова и снова, и это так горячо и пошло, что член непроизвольно дергается под тканью боксеров. Клинт бы вернул еще галстук, но сейчас он был уже не в состоянии что-то говорить или делать – наполовину от усталости, наполовину от желания. Нет, от желания больше.
Эти три дня оказались неплохой проверкой на гибкость, и когда Коулсон развел его ноги в стороны, мышцы в паху напомнили о себе даже несмотря на цирковое прошлое и регулярные тренировки.
– Больно?
Клинт никогда не поймет, как он со своей близорукостью умудряется видеть едва закушенную губу или сведенные брови в такой темноте, но угадывает всегда, безошибочно.
– Нет. Нормально. Всё в порядке, пожалуйста, Фил.
Клинт любит боль, и Коулсон знает об этом, но сейчас они слишком устали, чтобы оговаривать это или пускаться в приключения без предупреждений. Он прав, как всегда.
Они слишком устали, чтобы растягивать это надолго, и с проникновением сразу двух пальцев Клинт вдруг вспомнил, как у него на самом деле стоит, как отчаянно ему хочется просто отпустить и сдаться своему вечному желанию быть оттраханным, грубо и пошло, насаженным, вбитым в кровать, и тут мозг отчаянно обходил слово «использованным», пытаясь сохранить остатки достоинства, но… ну, это было оно.
Чертов Фил Коулсон, который никогда не делает ему больно, если Клинт не попросит его об этом. Который всегда целует его так, как будто ничего лучше с ним за всю жизнь не случалось.
Чертов Фил Коулсон, который заставил его поверить в то, что его по-настоящему любят.
Пальцы внутри сжимаются, сдвигаются – и бедра непроизвольно подбрасывает вверх, усиливая боль в мышцах.
– Ч-черт! Еще раз.
– Простите? – Чертов Фил Коулсон, который прячет улыбку как никто другой, и толкается пальцами еще глубже и БОЖЕ
– Пожалуйста, Фил, сэр, еще раз.
– Вот так?
Это ад, наверно, с персонально выделенным для него чёртом и сковородкой, на которой всё тело извивается так, словно не он только что выбрался из мясорубки, и не он должен уже час как спать без задних ног.
– Клинт, только не порви мне опять простынь.
– Не обещаю, сэр… – теперь сведенные намертво пальцы с трудом разжимаются, освобождая ни в чем не повинную дорогую ткань постельного белья. Пот застилает глаза, дыхание срывается, каждый более-менее глубокий вдох тут же сбивается безжалостно-точным движением внутри. Движения внутри эхом отдаются по всему телу и собираются в члене, у него стоит так, что, кажется, коснись он сейчас себя, кончил бы моментально. Но трогать себя нельзя, это негласное правило, независимо от степени усталости.
Всё равно Коулсон всегда лучше знает, когда надо кончать – так, чтобы потом казалось, будто упал с крыши и выжил.
Когда пальцы исчезли, ноги сами подтянулись друг к другу и поджались в коленях, от облегчения в мышцах на лицо полезла идиотская улыбка. Которая тут же стерлась, когда Клинт почувствовал влажную от смазки руку на своем члене – рот искривился в беззвучном крике, глаза зажмурились до цветных пятен на веках. Кажется, опять изогнулся, взвиваясь мостиком над кроватью. Спина его не простит.
– Шшшш, нет, еще нельзя, – рука прошлась по всей длине раз, другой, и на самом деле это «нет, еще нельзя» – чертовски сложный приказ. Чертовский сложный, когда один сухой палец снова проникает внутрь и давит туда-куда-нужно в такт руке, еще, еще,
– Еще
сильнее
– Господи
Глубже
– ФИЛ
И в последний момент ладонь опускается вниз по члену и цепко перехватывает пальцами у основания.
Похоже, простыни всё-таки не переживут эту ночь.
– Господи, какой же ты красивый, – этот мягкий голос, вкрадчивый, всегда такой спокойный, вселяющий веру в себя, в него, во всё человечество. Искренний до неприличия, так что Клинту хочется слушать и слушать, хотя какая-то его часть всё равно никогда не верит в то, что он говорит. Черта с два он красивый, особенно после трехдневной операции, особенно с этими синяками под глазами, с синяками по всему телу, со свежими ссадинами и царапинами, и спутавшимися волосами.
Наверно, что-то в его облике всё же дало понять Коулсону, что если он не получит его член в течении нескольких секунд – простынями дело может не обойтись.
Ловя в ускользающий фокус смазывающего свой член Фила, Клинт невольно подумал, что он будет каким угодно – красивым, страшным, неисправимым, послушным, остроумным, наглым, покорным, самым лучшим – только чтобы иметь возможность видеть это снова и снова.
– Если ты заснешь на середине процесса, мне придется стать сомнофилом, потому что вряд ли я смогу остановиться, – предупредил Коулсон, наваливаясь на него всем телом, обнимая, обхватывая руками так, что от жары можно спятить. Клинт непременно что-нибудь ответил бы ему, если бы не – толчок, еще один, и чужой пах прижимается к ягодицам, так что ничего уже не надо было говорить ни сейчас, ни до скончания дней.
Это фантастическое ощущение заполненности, иррациональное счастье осознания, что это Фил – он узнал бы его по одному этому ощущению внутри, если бы его лишили всех остальных органов чувств и памяти. Только он умеет двигаться так точно, только он знает, когда надо быть мучительно-медленным, когда – вбиваться в страшном ритме, от которого Клинт всегда срывает горло и хрипит еще пару дней после.
Оставаясь глубоко внутри, Фил наклонился к губам, скользнул внутрь языком, и Клинт с радостью почувствовал, как усталость и желание перебивают нежность и осмотрительность.
– Прекратите думать, сэр, – прошептал он, откидываясь обратно на подушку, и ну надо же, ему даже удалось подмигнуть.
«Ты неисправим».
И да, вот оно. Коулсон с стоном обхватывает его, фиксирует, прижимает крепче, случайно вжимаясь пальцами в свежие синяки – и просто берет.
Не думая о нежности.
Не думая о последствиях.
Не думая о всем том, от чего Клинту не избавить его никогда – этот альтруизм, и чрезмерная забота, и опасения, и боязнь сделать лишнее движение.
По крайней мере Коулсон доверяет ему настолько, что когда Клинт говорит «Не думай» – может на время стать эгоистом.
Кажется, что больно везде – затылок, шея, виски, плечи, пальцы, ребра, живот, ноги, больно от растяжения вокруг чужого члена, больно внутри, больно от полузвериного укуса у ключицы.
Клинт любит боль, и Коулсон прекрасно знает об этом.
Он вбивается грубо, глубоко, не давая передышки, и дышит так сорвано, что Клинту хочется снова поцеловать его, но он уже даже не может просить. Он только стонет, едва слышно, выгибаясь, откидывая голову назад – потому что фантастически хорошо чувствовать влажное дыхание на шее и у линии челюсти.
Он чувствует каждый сантиметр внутрь-наружу, даже когда он вытаскивает член почти полностью, чтобы в следующую секунду одним резким движением втолкнуться обратно.
Он чувствует каждый вдох и выдох обнаженной кожей.
Он чувствует, как идеально, как правильно они двигаются вместе, дополняя, усиливая, отдавая друг другу всё, что только могут.
Он чувствует, как Коулсон запускает ладонь левой руки между его головой и подушкой, сжимает волосы и приподнимает к себе – чтобы поцеловать, пошло повторяя языком движения члена, и это так горячо, что Клинта накрывает.
– Фил, я…
– Нет, – господи, как он умудряется сохранить такой голос. – Рано.
Чертов Фил Коулсон.
– Но…
– Я сказал нет.
Это его личный ад, и персонально выделенный ему черт снова сжимает член у основания, голубые глаза горят чем-то совершенно всепоглощающим, и черные точки перед глазами в полутьме складываются в маленькие рожки.
Тело ноет так, словно его пропустили через отжим для белья. От боли, изнеможения и удовольствия не получается думать, так что Клинт просто стонет – ноет, почти воет – уже не отдавая себе отчета в том, что делает его тело. Тело обнимает ногами Коулсона и толкает его пятками вперед. Тело бьется под ним, как пойманный в ловушку зверь, и едва поднявшиеся руки тут же придавлены обратно к кровати, видимо, совсем-не-уставшими пальцами.
– Шшшш, всё в порядке. Потерпи. Еще немного.
Господи, мне нужно всего…
– Потерпи.
Коулсон ускоряется, и от мощных движений бедрами Клинт сползает чуть выше, упирается макушкой в изголовье, плечам неудобно на подушке, но теперь он не может даже пошевелиться. Черные мошки перед глазами заполонили собой всё оставшееся пространство, так что остались только чувства и хриплые выдохи где-то совсем рядом.
Впору молиться или проклинать весь свет.
Легкие горят от нехватки воздуха, но сил вдохнуть уже нет.
Чужой член, член чертового Фила Коулсона прижимает его к кровати сильнее любых захватов, толчок, толчок, еще один, мучительно нужно что-то сказать, но получается только рваный выдох.
– Дыши.
Глаза щиплет от пота и слез.
– Дыши, слышишь?
Мышцы непроизвольно сводит вокруг пульсирующего члена внутри. Толчок, еще глубже, одна рука отпускает и опускается на его член, глубже, глубже, еще, господи
– Еще чуть-чуть.
Это пытка, это нечестно, это за пределами человеческих возможностей.
Резкие толчки где-то глубоко внутри, вспотевшая кожа трется о ткань, пальцы на члене сжимают до боли, нет сил вдохнуть, как будто вторая рука лежит на горле,
лежит ли?
– Сейчас.
Еще один толчок – и тело подбрасывает вверх, поднимая двойную тяжесть, спину сводит судорогой, и в ушах отдается эхом чей-то страшный крик.
Его собственный.
Перед глазами плавают цветные пятна в молоке.
Воздух никак не желает пропихиваться в пылающие легкие.
Как будто позвоночник сломался на изгибе, тело опадает, растекается по кровати, и боль накрывает с головой. Тащит, как волна по камням, прикладывает об дно, еще и еще – Клинт чувствует, как Фил вбивается еще раз, слишком жестко даже для него, и кончает, молча, впиваясь зубами в упругую кожу на плече.
Потом он будет очень долго извиняться, за всё – за каждый синяк, за каждый укус, за каждый грубый толчок – но сейчас Клинт готов был канонизировать этого человека за то, каким потрясающе разбитым, использованным и любимым он себя чувствует.
Любимым.
От их хриплого дыхания, одного на двоих, в спальне стало душно. Блаженство снизошло плавно, кружась, как кленовый осенний лист, и накрыло их невидимым одеялом. Всё было так правильно, что не хотелось шевелиться, не хотелось говорить, не хотелось дышать, не хотелось жить.
Его личное маленькое блаженство зародилось где-то в районе живота и растеклось по всему телу, вымывая боль, усталость и измождение, оставляя только – спокойствие.
– Хей.
Клинт улыбнулся в ответ, едва заметно, боясь нарушить эту потрясающую гармонию. Осторожно открыл глаза.
Усталый взгляд, самое красивое на свете лицо, мягкие губы. Соленый привкус.
– Кажется, я прокусил…
– Плевать. Эй. Хватит думать. Слышишь?
– Как ты? – поднявший голову Коулсон смотрел вот так, как смотрит всегда, как будто хочет спрятать в себе и защитить от всего мира. Его, профессионального убийцу, самого лучшего в мире лучника, натренированного солдата, как будто он его ребенок или какой-то диковинный цветок.
Клинт улыбнулся и закрыл глаза.
– Идеально.

обзорам

[J]Йож во фраке[/J] - <a href="http://agent-archer.diary.ru/p198161249.htm">фик</a> Коулсон/Бартон (NC-17, PWP, 2356 слов)

@темы: Рейтинг: NC-17, Phil Coulson, Clint "Hawkeye" Barton, Fanfiction

---

Secret Avengers 2014, v.3

[Месть*_*]

Мои поздравления, господа агенты!
Вооруженное противостояние Клинта "Хоукай" Бартона и агента Фила Коулсона отныне и вовеки веков - КАНОН.

"Ты никогда не чувствуешь то что-то идет не так, пока это не бьет по тебе?"

Комикс Тайные Мстители / Secret Avengers 2014, v.3

@темы: Phil Coulson, Clint "Hawkeye" Barton

---

[Йож во фраке]

Нат шиппер))
И пластырь, пластырь!

перевод

- Клинт, только не на моем столе.
- Но Коулсон, я тебя люблюююю.

х

@темы: Fanart, Natasha Romanova, Phil Coulson, Clint "Hawkeye" Barton

---

С Днем Рождения соо, господа!

[Йож во фраке]

рейтинговые гифки

х

@темы: Рейтинг: NC-17, Phil Coulson, Clint "Hawkeye" Barton

---

[arafrael]

Просто умрите вместе с нами.

(с)

@темы: Рейтинг: PG-13, Fanart, Phil Coulson, Clint "Hawkeye" Barton

---

Немного Директора Коулсона

[Месть*_*]

Просто так, чтоб пережить понедельник..



Все не мое, все с тумбы

@темы: Clark Gregg, Phil Coulson

---

Stutter

[Месть*_*]

Саммари: После смерти Коулсона на Хеликарьере Клинт покидает ЩИТ и уходит от наблюдения. Однажды Фил возвращается на боевой пост, собирает новую команду и использует все силы, чтоб отследить своего бывшего агента и вернуть его на поле боя. Клинт присоединяется к команде в Автобусе и все остальное, как говориться, уже история..

@темы: Jeremy Renner, Clark Gregg, Phil Coulson, Clint "Hawkeye" Barton, Видео, Клипы

---

[Fox Carrey]

И ПОРЖАТЬ

@темы: Рейтинг: PG-13, Рейтинг: G, Рейтинг: PG, Fanart, Phil Coulson, Clint "Hawkeye" Barton

---

[Fox Carrey]

Вкусняшки в студии, ололо :З



Скажите, кто-нибудь видит эту выпуклость в штанах или я одна такая?




С ИНТЕРФЕЙСОМ БУДУЩЕГО:

++++++2++++++

@темы: Рейтинг: PG-13, Рейтинг: G, Рейтинг: PG, Nick Fury, Fanart, Phil Coulson, Clint "Hawkeye" Barton

---

[Fox Carrey]

Я ПРОСТО ОСТАВЛЮ ЭТО ЗДЕСЬ :З
с тумбы

@темы: Fanart, Phil Coulson, Clint "Hawkeye" Barton

---

С пятничкой, дорогие!

[ALisa Lokki]

Извините, конечно, но тумблер сегодня утром окончательно размазал мой мозг тонким слоем по стене

@музыка: Радио Рок

@настроение: АтлиЩное, ваще! )))

@темы: Phil Coulson, Clint "Hawkeye" Barton

---

[<Кэрри>]

Название: Подходящий момент
Автор:  <Кэрри>
Фандом: Мстители
Статус: закончено
Категория: слэш, фоном гет
Жанр: romance, flaff
Размер: mini
Рейтинг: PG-13
Персонажи/Пейринг: Фил Коулсон/Клинт Бартон, Барни Бартон/

спойлер

Кейт Бишоп.
Посвящение:  arafrael на фразу «А можно мне про то, как Клинт пытается рассказать брату про себя и Коулсона и как это у него с трудом получается?».

Клинт медленно выдохнул, стараясь успокоить сердцебиение, провел рукой по волосам и, очень надеясь, что выглядит прилично, толкнул дверь своей квартиры.
- Привет! – крикнул ему Барни из кухни. – У меня тут китайская еда, будешь?
- Ага, - прошел вперед и остановился, прислонившись к дверному косяку, тот. – Ты снова не запер дверь.
- Ой, брось, - фыркнул тот, ловко подцепляя лапшу палочками, - красть у тебя все равно нечего, - он поднял глаза от ресторанной коробочки, на несколько секунд задержался взглядом на брате и, не сдержавшись, прыснул. – О, теперь понятно, почему ты подъехал к дому сорок минут назад, а поднялся только сейчас.
- Что? – нахмурился Клинт и почувствовал, как мгновенно покрывается холодным потом.
- У машин Щ.И.Т.а узнаваемые номера, - пожал плечами Бернард и продолжил веселиться. – Ну и видок у тебя. Слушай, если у тебя были планы на вечер, мог бы просто попросить меня погулять, а не обжиматься с кем-то в машине, будто тебе все еще шестнадцать.
- А… - Бартону-младшему захотелось немедленно провалиться сквозь землю. – Учту, спасибо, - буркнул он, направляясь в ванную.
Увидев себя в зеркале, он с досадой застонал и закрыл лицо ладонью – зацелованные губы, яркий след на шее ближе к плечу и неосторожно помятая одежда исключали все приличные варианты времяпрепровождения в служебной машине. Щеки тут же запылали алым, хотя Клинт считал, что давно разучился краснеть. Он наклонился к раковине и плеснул в лицо холодной водой.
- Эй, - возник на пороге Барни. – Клинт, ты чего? Все нормально?
- Да, - улыбнулся ему тот, протягивая руку за полотенцем. – Просто у меня тут кое-что поменялось за время твоего отсутствия…
- Неужели у кого-то серьезные отношения? – присвистнул Бернард.
- Типа того, - согласно качнул головой Клинт, ощущая, как сердце колотится в самом горле от осознания, что, кажется, вон он – подходящий момент.
- Ты обязан нас познакомить! – хлопнул его по плечу брат. – Кто она? – он скрестил руки на груди.
Клинт стиснул полотенце в ладони, собираясь с духом, чтобы сказать правду, но Барни истолковал его затянувшееся молчание по-своему:
- Хочешь сказать, что мы уже знакомы? – предположил он. – Бобби вернулась? Или ты наконец-то спишь с Наташей?
Младший Бартон шумно выдохнул.
- Клиииинт, - настороженно протянул Бернард. – Я сейчас решу, что ты завел парня.
Несколько мгновений тот смотрел на него изумленно распахнутыми глазами, а потом, по смешинкам в глазах напротив догадавшись, что его брат не серьезно, слегка нервно рассмеялся, быстро подавшись вперед, хлопнул его мокрым полотенцем и хмыкнул:
- Там лапша, кажется, стынет.

В коридоре административного блока базы Щ.И.Т.а было пусто. Оглядевшийся по сторонам Клинт прислушался и, не услышав ничьих шагов или голосов, улыбнулся в предвкушении. Мягко оттолкнувшись от выступа стены и по привычке бесшумно переступая, он подошел к двери Коулсона, один раз ударил в нее костяшками пальцев и проскользнул внутрь. Едва переступив порог, Клинт сгреб поднявшегося ему навстречу Фила в объятия и довольно выдохнул, почувствовав, как тот опустил ладони ему на спину, обнимая крепче.
- Я освобожусь через пару часов, - улыбнулся Коулсон, чуть отстраняясь и касаясь его губ мимолетным поцелуем. – Может, останешься у меня сегодня?
Бартон вздохнул и на мгновение ткнулся лбом ему в плечо, а потом поднял голову, виновато заглядывая в глаза.
- Снова потерял ключ? – скользнул ладонью по его затылку Фил. – Запасной под все тем же цветком на крыльце.
- Нет, - качнул головой Клинт. – Ключ на месте, я просто не могу, мне… - он снова вздохнул, - нужно домой. Барни…
- Ты так и не рассказал ему, - констатировал Коулсон, сделав шаг назад и заинтересованно приподняв бровь.
- Ну, я… - смущенно запустил ладонь в волосы Бартон. – Нет.
Фил чуть заметно улыбнулся, и Клинт, испугавшись, что он может понять его неправильно, суматошно добавил:
- Но дело не в тебе! Это не потому, что я… ну, стыжусь тебя или что-то в этом духе. Просто не мог же я сходу объявить, как только он приехал: «Эй, привет, а я тут по уши влюблен в Фила Коулсона»! Я расскажу, как только выдастся подходящий момент, правда.
- Клинт, - тот присел на край стола. – Ты со мной, и это все, что мне нужно – я не стану счастливей от того, что ты поделишься с Бернардом. Он твой брат, и ты должен думать не обо мне, а о себе и о нем. Если не хочешь говорить ему…
- Я хочу, - вздохнул Бартон. – Барни – моя семья. Я хочу, чтобы он знал.
- Тогда скажи, - пожал плечами Фил, - потому что чем дольше ты откладываешь этот разговор, тем больше становится вероятность, что он узнает сам.

Идея была дурацкой. К сожалению, Клинт в полной мере осознал это, только когда они с Филом уже парковались у ресторана, куда вчера предложил пойти Бернард, чтобы познакомить брата со своей новой подругой – и самому наконец-то познакомиться с его таинственной любовью.
- Будет весело, сказал он, - буркнул Бартон себе под нос, кладя локти на приборную доску и роняя на них голову. – Мы хорошо проведем время…
- Успокойся, - Фил опустил ладонь ему на колено, расслабляюще поглаживая. – Я не сомневаюсь, что мы действительно хорошо проведем время. Пойдем, мы и так опоздали.
- Я останусь здесь, - фыркнул из-под локтя Клинт.
- Я сейчас выйду и открою дверь с твоей стороны, а потом пропущу тебя вперед на входе в ресторан и не забуду подвинуть для тебя стул, - с усмешкой пригрозил Коулсон. – Тогда тебе даже не придется ничего говорить брату.
- Ни за что! – мгновенно вылетел из машины тот, и Фил мягко рассмеялся, выбираясь из салона следом за ним.
Войдя в ресторан, Клинт тут же наткнулся взглядом на Барни за одним из столиков в центре зала. Его спутница сидела вполоборота ко входу. Увидев знакомый профиль, копну черных волос и фиолетовую ленту в них, Клинт от изумления, граничившего с возмущением, даже забыл о собственном порыве спрятаться за спиной Коулсона и сделать вид, что его здесь нет.
- Кейт?! – сдавленно прошипел он, держась на одном только нежелании привлекать к себе внимание.
Бишоп, будто услышав его, повернулась, расплылась в улыбке и помахала им рукой. В тот же самый миг Бернард поднял голову и уронил вилку.

@темы: Рейтинг: PG-13, Phil Coulson, Clint "Hawkeye" Barton, Fanfiction

---

[Fox Carrey]

ПЕРЕВОД

- ТЫ НЕ ДОЛЖЕН ЭТОГО ДЕЛАТЬ.
- НО Я МОГУ.
- ТЫ ВЫШЕ ЭТОГО
- ОШИБАЕШЬСЯ
- БАРТОН, ЧТО ТЫ ТВОРИШЬ?
-...
- Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ

@темы: Phil Coulson, Clint "Hawkeye" Barton

---

Фил/Клинт

[Pusha_s]

исходник Surah Dunn

СМОТРЕТЬ

@темы: Рейтинг: R, Fanart, Phil Coulson, Clint "Hawkeye" Barton

---

I never told you

[Месть*_*]

Название: I never told you
Автор: Riann
Саммари: As far as Clint knows, Loki killed Coulson during the attack he orchestrated on the Helicarrier.
As far as Phil knows, Loki took Barton and ensnared his mind with the power of the Tesseract, and they never got him back.
Клинт знает, что Локи убил Коулсона во время, организованной им, атаки на Хелликарьер.
Коулсон знает, что Локи забрал Бартона и подчинил его разум силой Тесеракта, и они так и не вернули его обратно.

@темы: Phil Coulson, Clint "Hawkeye" Barton, Видео, Клипы

---

Ребис

[Йож во фраке]

По просьбе заставившей меня краснеть  Гест в честь деанона третьего тура выкладываю проверенного и вычитанного монстра, приукрасив его шапкой, эпиграфом и плейлистом.
Если вдруг после всех проверок кто-то еще что-то заметит - скажите, пожалуйста, хорошо?

Название: Ребис
Автор:  Йож во фраке
Фандом: Мстители
Пейринг: Коулсон/Бартон
Жанр: АУ, приключения, экшн, драма
Рейтинг: R
Размер: 46 516 слов
Описание: раненый на поле боя Клинт, молодой убежденный офицер, случайно и не по своей воле оказывается в изоляции в поместье человека, по праву считающегося самой загадочной особой империи. Даже черное и белое не столь противоположно, как эти два совсем не готовых к вынужденному сожительству человека. Однако судьба - жестокая штука.
Изначально задумывалось на заявку  sablefluffy "АУ. Коулсон аристократ, Клинт - военный офицер", но в процессе настолько разъело мозг, что, хоть от основной концепции и не отошло, обросло МОРЕМ событий и поворотов сюжета. На фоне мелькают Беннер, Локи, а так же еще несколько не очень фандомных прототипов.
Предупреждения:
1. ООС. Избежать его не удалось, хотя я очень, очень старалась.
2. АУ. Долго пыталась выбрать подходящий исторический промежуток, но так и не преуспела, поэтому происходящее оторвано от временного и пространственного контекста, у Бартона не форма, а чёрти что и сбоку бантик, дворецкие существуют наравне с военно-техническим прогрессом, и всё это существует наравне с крестьянами, а все исторические параллели абсолютно случайны, вам показалось. Ориентировочно – конец XIX, начало XX века.
3. В сюжете присутствуют пасхалки пачками и отсылки горстями, а так же ранения, драки, порка, лошади, покушения, костыли, псевдофашисты, постельная сцена, Фассбендер, сельскохозяйственные приключения и медведь.
Примечания:
"Ребис - философский камень герметиков и алхимиков. Символизирует поиск единства, андрогинность, единство противоположностей, целостность, а также просветление и обретение центра."
(Словарь символов, 2000)
"Ангрэ орикон" - "железный вереск" (с эльфийского).
Плейлист ассоциативных композиций:
( arafrael, )

And there’s a silent storm inside me
Looking for a home
I hope that someone’s gonna find me
And say that I belong
I’ll wait forever and a lifetime
To find I’m not alone
There’s a silent storm inside me

Аnd someday I’ll be calm

("Silent Storm", Karl Espen)

стадия первая:
НИГРЕДО

Война меняет сознание.

Война меняет сознание.
Конечно, так или иначе она задевает всех. Сначала идут военные и служащие – для них война есть работа и жизнь, их к этому и готовили. Читай – не готовили ни к чему другому. Только если присмотреться повнимательнее, обнаруживается, что тех, кто идет на передовую, в штыковую и в рукопашную, даже «ребятами» язык не поворачивается назвать – так, мальчики, дети. Дети, совершающие свой крестовый поход, попадающие в бойню и выбирающиеся из неё только для того, чтобы попасть в следующую.
Следующая волна войны захлестывает их семьи. Мальчики отправляются по домам в ящиках, если есть что отправлять. В большинстве своем они становятся удобрением для травы, которая неизбежно полезет из этой земли следующей же весной. Волна захлестывает родителей, сестер, братьев, друзей. Подруг, несостоявшихся жен и матерей.
Потом волна достигает мирное население. Людей, виноватых только в том, что живут слишком близко от границы или рядом со стратегически важными объектами. Населенные пункты вблизи широких дорог, владельцы участков с колодцами и скважинами, хозяева амбаров с зерном и сухими дровами. Степень везения этих людей в зависимости от ситуации разнится, но при любом раскладе лучшее, на что они могут надеяться – это успеть сбежать до того, как подойдут чужие. Сбежать, бросив вместе с домом свою уютную, обустроенную и казавшуюся такой безопасной жизнь.
Дальше – неизбежная нехватка припасов, снаряжения и продуктов. Волна достигает городов, где все избежавшие фронта вынуждены надрываться на благо собственной страны для того, чтобы обеспечить защитников всем необходимым. Сражения идут далеко, и в городе не слышно взрывов, но войной пахнет на каждой улице, она прячется под каждым разбитым фонарем и выглядывает из каждого закрытого мощными ставнями окна. Толпы беженцев. С каждым днем – всё больше оборванных людей на улице. Голод. Нищета. Болезни.
Через какое-то время о войне не знают только живущие в глухих лесах вдали от боевых действий отшельники, но и им не удается укрыться от пропитавшего воздух страха.
Но главное – война меняет сознание. Человек становится исполнительной единицей без права голоса и сознания, с единственной задачей – верить. Верить, независимо от собственного мнения и собственных убеждений, подчиняться, лишать жизни одних, чтобы даровать её другим, выполнять приказы, которые могут показаться странными, потому что они не видят всей картины. В отличие от отдающих приказы. Тончайший механизм, огромная сложная машина, действенность которой зависит от каждой мелкой детали.
И пусть звучит оно ужасно, пусть коробит борцов за свободу и сторонников гуманистических идей, однако в условиях войны только это и может спасти страну, а вместе со страной – и что-то большее. Что-то, вписанное в ноосферу, вставшее на своё место в сложной мозаике мира. Именно такие люди становятся самой ценной валютой, самым надежным гарантом безопасности. Как бы ни была важна физическая муштровка, главная задача военной подготовки – добиться безоговорочного послушания вкупе с отчаянным героизмом. Чем больше будет таких людей – тем больше шансов выстоять.
Это может показаться странным, но найти умных людей, способных дать ценные приказы, гораздо легче.
Пока будет существовать человечество, будут войны, конфликт заложен в природе человека на генетическом уровне, ничего уж тут не поделаешь. Значит, надо попытаться свести к минимуму потери – этим занимаются люди умные – и хоть как-то оправдать красотой и идеологией первобытный ужас происходящего – этим занимаются люди храбрые.
По части последнего старший капитан Клинт Бартон, числящийся командиром третьего стрелкового батальона, был непревзойденным мастером. Главным образом потому, что сам искренне верил в красоту этой идеологии. Капитан Бартон был не просто храбрым солдатом, не просто эффективным руководителем и свойским товарищем для всех солдат без исключения – капитан Бартон был легендой.

1.

От грохота снарядов закладывало уши, голова гудела как пустой медный колокол, но это была наименьшая из проблем. Больше всего Бартона беспокоило то, что он не чувствовал правой ноги. Еще совсем недавно там скручивалась алая боль, но это было привычное и в чем-то даже любимое ощущение. Боль означала, что он всё еще живой. А теперь – ничего. Открыть глаза почему-то не получалось. Руки хоть и двигались, но делали совсем не то, что хотел Бартон. Он потерял ориентацию в пространстве и во времени и совсем не был уверен, что самостоятельно найдет выход из этого расцветающего яркими кляксами небытия.
Крик, бег, взрыв – в голове всё смазалось. Он действовал почти на автомате, чувствуя за спиной тепло десятка жизней, слишком хороших, чтобы завершаться от шального пушечного выстрела.
«Капитан!» – донеслось откуда-то издалека, как будто из-под земли или из-за стены. И снова, громче: «Капитан!».
Бартон почувствовал, как к нему прикасаются чьи-то руки, и стремительно рухнул обратно на землю с прокуренных дымом небес, где витал последние несколько… минут? Часов? Дней?
– Капитан, о господи!
Знакомый голос. Кто-то из новобранцев. Точно, вчера вечером этот голос рассказывал про рыжую девочку из Дормена.
Бартон с трудом вспомнил, как надо открывать глаза, и тут же зажмурился от полоснувшей по глазам огненной полосы где-то слева.
– Капитан, вы живы?! – тот же голос, совсем близко, почти у уха. Невольно поморщившись, Клинт попытался проморгаться. Над ним склонилось озабоченное мальчишеское лицо, глаза зеленые, ресницы длинные, как у девчонки. Вместе с ним склонилось ночное фиолетовое небо, клубы дыма поднимались вверх, как самодельные облака, и чьи-то крики и грохот снарядов неизбежным фоном.
Значит, он всё еще на поле сражения, и прошло совсем немного времени с тех пор, как…
И вот тут он почувствовал боль.
За всю свою насыщенную событиями жизнь капитан Бартон привык к боли и воспринимал её по-дружески, как приставучую, старую, ворчливую, но в чем-то очень полезную соседку. Эта же боль не шла с соседкой ни в какое сравнение.
Зашипев, Бартон выгнулся и сжал запястье паренька так, что тот зашипел в унисон.
– Капитан! – затрепетали ресницы. Парень оглянулся, остервенело замахал свободной рукой. – Медика! Кто-нибудь!
Не думай, не думай, не думай о боли.
Родина. Отечество. Люди. Все эти маленькие, мирные, милые люди. Терпи.
Если ты сдохнешь сейчас, всё веселье пройдет без тебя.
– Кого-нибудь задело? – прохрипел Бартон, чтобы отвлечь себя.
– Нет, сэр, никак нет, – затараторил обрадовавшийся парень. – Вы спасли им жизни.
– Сколько?
– Девять со мной, сэр.
– Что с моей ногой?
Парень перевел взгляд вниз, хотя уже явно смотрел. Невозможно было не посмотреть.
Зеленые глаза наполнились сочувствием и слезами.
– Сэр…
– Что ж, одна нога – приемлемая цена за девять жизней, – попытался улыбнуться Бартон. Боль вгрызалась в мозг, в каждую клетку тела, леденила сердце, вымораживала бегущую по сосудам кровь.
– Медика, ради бога! – завопил вдруг парень так громко, что глаза капитана от неожиданности распахнулись, и он, мотнув головой, увидел панораму во всей красоте. На земле трупы, цвет камзолов неразличим, после смерти любая форма принимает этот тошнотворный бордовый цвет. Справа отряд идет в штыковую. Значит, теперь уже совсем близко, если не удержим сейчас – придется отходить вглубь лесов и отрезать им путь любой ценой.
Безразличные деревья укутались в дым от выстрелов, макушки темнеют на фоне неба. На землю летят сколотые выстрелами щепки.
От боли хочется выть, Клинт почти чувствуют, как крошатся стиснутые зубы.
– Капитан! – это уже другой голос, ниже, грубее. Подбежал кто-то еще, большой и широкоплечий. От такого частого употребления слово может потерять смысл, а потеряй смысл слово «капитан» – потеряет смысл сам Бартон. Наверно, не это должно его сейчас волновать, но остальное начинает потихоньку уплывать и растворяться в прогорклом дыме.
Его дернули, встряхнули, вздернули на ноги, подхватили под плечи и куда-то поволокли. Клинту показалось, что часть его ноги осталась сзади, а остальные части остаются на земле с каждым шагом. Перед слезящимися от дыма глазами всё путалось, мелькали отблески от пожара, но надо было держаться в сознании, иначе ребятам совсем с ним туго придется. Воздух вздрагивал от глухих, объемных взрывов.
Он боялся смотреть вниз, но потом рассердился на такое детское поведение и всё-таки опустил голову. Ну, по крайней мере, она всё еще есть, и даже вроде бы той же длины.
Попадающиеся по пути солдаты узнавали его и замедлялись, лица искажались. Клинт им улыбался. Пытался улыбаться.
– Положите его, быстро! – гаркнул кто-то внезапно выросший на пути. Тут было спокойнее и тише, тошнотворные звуки войны отдалились. Едва успев стиснуть зубы, капитан снова оказался на земле, над ним зависло широкое смуглое лицо – всклокоченный призрак, на стеклах очков пляшет пламя. Доктор Беннер, великолепная сволочь.
– Много со мной хлопот, да, док? – Бартон с трудом подавил приступ кашля.
– Заткнись.
Для Беннера, как и для сотни других военных врачей-циников, авторитетами были единицы, все остальные представляли собой единую человеческую биологическую массу. Безалаберный Бартон, постоянно что-то себе ломающий, рвущий и выворачивающий, к авторитетам не относился.
– Ты идиот. Ты спас девятерых и подставил пару сотен. За кем им теперь идти?
– Они идут не за. Рядом. Подлатайте меня, я… пойду дальше.
Осматривающий ногу Беннер раздраженно вскинулся, как будто рана капитана глубоко задевала его лично.
– Пойдешь? Молись, чтобы ты смог хотя бы вставать! В твоем теле сейчас железа хватит отлить небольшую статуэтку королевы. Нога, бедро, живот, – он поднял руку к лицу Бартона. – Сколько пальцев?
– Три, – ответил Клинт, хотя видел около шести с половиной. – Я надеюсь на ваши таланты, док.
– Я тоже каждый раз надеюсь на твоё благоразумие, но пока безуспешно.
Врач пропал из поля зрения. Далеко вверху темнели деревья, вокруг собрались солдаты, дергались желтые пятна фонарей. От резкой вспышки боли перед глазами всё померкло, Бартон почувствовал во рту соленый привкус – прокусил губу.
– Кости раздроблены к чертям, – долетел откуда-то издалека голос Беннера. «Занятный голос, – подумал капитан, балансируя на грани сознания. – Мягкий и грубый. Как матовая сталь».
– Здесь у меня нет ни средств, ни возможности собрать их правильно. Я сделаю всё что смогу, но даже после этого тебе нужно лежать, три, четыре дня как минимум, ты и так крови не меньше пяти пинт на дороге оставил. Выживешь – останешься инвалидом. Я говорил тебе, что ты когда-нибудь доиграешься.
– Делайте что можете, – в таком состоянии ему было откровенно всё равно, что с ним будет дальше, не получалось даже испугаться как следует.
– Держи, – в рот сунули какую-то палку, язык машинально прошелся по гладкому боку. – И держись.
Кажется, пару раз он всё-таки отключился, проваливаясь с головой в алое, тягучее болото боли. Не успевал всплыть, как его оглушало новой волной. Остервенело сжатые зубы впивались в мягкое дерево, не хватало воздуха, словно тело стиснули железными обручами, или наоборот – растянули на дыбе. Ощущения путались, перемешивались, накладывались одно на другое. Беннер был лучшим из лучших, он работал так быстро, как только мог, но Бартону всё равно казалось, что пытка не кончается уже целую вечность.
Вынырнув в очередной раз, он почувствовал себя несколько лучше, как если бы черти чуть уменьшили огонь под его адской сковородкой. Отстраненно задался вопросом, за счет чего его душа до сих пор держится в теле. Решил, что за счет патриотизма.
Вокруг гуляли чьи-то искаженные голоса, смысл слов еле пробивался через глухую стену апатии.
– …нельзя здесь оставлять…
– …вариантов нет, кругом глухие леса…
– …в трех милях к северу есть усадьба…
– …кто будет в здравом уме…
– …там пока безопасно…
– …остальных тяжелораненых…
– …не уверен, что он выдержит эти три мили, – отрывистый голос Беннера узнавался даже в таком состоянии.
Бартон не очень понимал, что именно он должен выдержать, но его врожденное упорство не могло оставить это подозрение в слабости без ответа. «Выдержу» – попытался было сказать он, но они не обратили на него никакого внимания. Тогда он собрался с силами и повторил уже вслух:
– Выдержу.
– Ты же понимаешь, что я не смогу пойти с тобой? – из темноты выплыло подсвеченное лампой лицо Беннера, на широком лбу залегли морщины.
– Вы нужны здесь, док. Я в норме. Спасибо.
Врач положил руку ему на плечо и открыл рот, но промолчал. Только нахмурился сильнее, сжал на секунду пальцы и отвернулся.
– Берите его и тех двух бедолаг, остальные смогут продержаться здесь. Нужны пять человек, шестым пойдет Коламбус. Держите Бартона в сознании как можно дольше, если вырубится сейчас – может уже не очнуться. И не слушайте его, этот блаженный будет говорить, что в норме, даже если с него снимут шкуру и посадят на кол.
Приказам врача повинуются солдаты всех рангов. Вокруг сразу же развили бурную деятельность, Бартон видел, как мечутся в свете фонарей тени, затем почувствовал, что его приподняли и зачем-то переложили с места на место. Потом его дернуло, подняло, куда-то понесло. Носилки, – догадался Бартон. От боли рот беззвучно открывался, как у выброшенной на берег рыбы.
Рядом снова возник перемазанный кровью Беннер, хмурый как туча.
– Ты неисправимый идиот, – покачал головой он.
– Для меня тоже большая честь... служить с вами. Док. Найдите Барни, скажите ему, что он теперь…
– Уже.
– Я вернусь.
Вернется – сам, когда сможет ходить. Если сможет. Нет никакого смысла показывать им беспомощного инвалида.
– Это вряд ли. Но всё равно – до встречи.
Покачнувшись, носилки отправились куда-то в темноту, лицо Беннера уплыло из поля зрения. Вместо него мимо поплыли деревья, мощные стволы, листья, иголки, темный силуэт впереди. Свет ламп пляшет на нижних ветвях, вычерчивает косые пятна теней, пятна дергаются, кружатся, качаются, забираются в поры, проползают под кожу, въедаются в подкорку…
– Капитан, – его потормошили за плечо, перевязанный живот отозвался тугой болью. – Не спите, нельзя спать.
В отчаянной попытке удержаться на скользкой шатающейся реальности Бартон попытался вспомнить этот голос. Высокий, почти женский, заедает согласные – это Коламбус, Кэл, старший медик, помощник врача. Старшему медику позавчера исполнилось семнадцать. Дома у старшего медика осталась больная мама и маленькая сестренка. Старший медик пишет стихи.
Бартон заставил себя открыть глаза, от оранжевого света тут же замутило.
– Куда идем? – как можно громче спросил он, получился едва различимый шепот.
– В усадьбу, капитан, там пока безопасно.
– Чью?
– Не знаю, но там не могут не принять умирающих за них солдат.
– Я вам скажу, что это за усадьба, – вступил в разговор новый голос, от звонких гласных веяло итальянскими ночами и минестроне. «Карлос» – вспомнил Клинт. Его зовут Карлос. Что ж, по крайней мере, с памятью пока всё в порядке. – Это Ангрэ Орикон.
Повисшая после этого тишина напрягла Бартона даже в таком состоянии.
– Это плохо?
– Плохо, – отозвался загробным голосом Кэл.
– Почему?
– Потому её владелец – Филлип Коулсон.
Видимо, это должно было всё объяснить. Не дождавшись продолжения, Бартон попытался наименее болезненно запрокинуть голову и посмотреть на лицо того, кто его нёс.
– Что, какая-то известная шишка? – слова выплевывались с трудом, тяжелые, как камни.
– Капитан, да бросьте, – нервно усмехнулись сверху. – Кто не знает…
– Я не знаю. Расскажите.
– Ну… В том-то и дело, что рассказывать толком нечего. Про него почти никто ничего не знает.
– Ты же сказал…
– Я сказал, что его все знают. Но не про него.
Такая затейливая логика была бы недоступна Бартону даже в обычном состоянии, а сейчас он и вовсе потерялся.
– Тогда почему это плохо?..
– Потому что того, что знают, хватает. Он приближен ко двору, говорят, с ним связаны самые темные делишки правительства. Богат как крез. Живет отшельником, в обществе почти не бывает.
– Говорят, что он заживо похоронил свою сестру, – вступил справа чей-то еще голос, негромко, словно боялся, что таинственный Филлип Коулсон его услышит. – Он что, правда живет в этой глуши?
– Я слышал, что он живет один с ватагой преданных до смерти слуг…
– …никогда не покидает усадьбы…
– …участвовал в расправе над министром…
– …та история с мальчишеским приютом…
– …вроде бы он практикует черную магию…
– …это бред, какая магия, а вот то, что утопил трех своих детей…
– …нет, он просто убийца в законе…
– …хитрая сволочь…
Голоса переплетались и наслаивались друг на друга, перед мысленным взором Бартона возникали спутанные образы – черный силуэт на фоне огня, четкая линия волос, склоненная над книгой голова, на стенах картины в старинных рамах, ветвистые рога…
Очередной бездельник, – устало констатировал внутренний голос. Аристократ, белая кость, голубая кровь. Он таких встречал. Белые зайцы. Выращенный в парнике, живущий в своем сладком спокойном мире иллюзий. В мире было не так много вещей, с существованием которых Бартон не мог смириться, и прослойка бесполезной аристократии была в этом списке в первых рядах. Для него, практика и реалиста, существование любого человека оправдывалось единственным показателем – полезностью для общества. Он видел своё место в системе и делал всё, что было в его силах. Он прекрасно понимал, что мир подвержен строгой иерархии и четкому распределению обязанностей. Что есть советники, которые продумывают стратегии и направляют народные массы, что есть люди, которые знают, как поставить на ноги экономику или как провести реформу с наименьшими потерями, но такие вот… Такие не занимаются ничем. Они только тратят деньги на самодурство, а раздуть вокруг своей персоны таинственное облако загадочности – самое милое дело. Бартон заранее знал, как он выглядит – выхолощенный, напудренный, томный, патетичный, раздувающийся от собственного великолепия. Бартон заранее знал, что он будет против их присутствия. Он будет нервничать и травить их ледяной язвительностью, говорить они все мастера. Но всерьез возражать не осмелится. В глубине души они до смешного трусливы, как и подобает зайцам.
Отблески ламп превращались в языки пламени в камине воображаемой комнаты, плясали то ли по стволам, то ли по стенам, поднимались то ли к ветвям, то ли к высокому резному потолку.
Сидящий в кресле человек вдруг поднял голову и посмотрел ему прямо в глаза.
Внутри у Бартона что-то оборвалось, и он стремительно полетел в непроглядную пустоту.

2.

Далекий грохот отдавался дрожью в оконных стеклах, в хрустальном бокале вздрагивало Шато-Мутон. Если подключить фантазию, можно было представить, что снаружи бушует гроза, разрывы снарядов – это раскаты грома, а едва слышный треск картечи – лопающиеся под гнетом ветра стволы деревьев. Для завершения мирной картины не хватало только шума дождя.
К сожалению, Филлип Коулсон не обладал счастливой способностью абстрагироваться от реальности даже на минуту. Снаружи была война. Неделю назад поставщики, которым он платил немалые деньги за доставку продуктов в такую глушь, говорили, что скоро придется менять маршрут, а сегодня стреляют уже милях в трех, не больше. Как он ни надеялся, что линия фронта окажется дальше, как он ни прятался от мира – война разыскала его и пришла к нему под окна, промаршировала по широкой выжженной смертью дороге. Лично для него это означало в лучшем случае – потерю привычного места, которое его устраивало по всем параметрам, в худшем – опасность вообще остаться без какого бы то ни было места, если война расползется по всей стране. Несмотря на умение выбираться из любой трудной ситуации, в глубине души Коулсон считал, что уже не в том возрасте, чтобы что-то кардинально менять в своей жизни.
В камине потрескивали сосновые поленья, комната насквозь пропиталась потусторонним смолистым запахом. «Энциклопедия» Дидро бесцельно лежала на коленях, рыжий свет плясал по каллиграфической вязи. За последний час ему не удалось одолеть ни страницы. Шато-Мутон почему-то отдавало полынью и неприятно резало горло. Жизнь летела в тартарары.
За очередным беспардонным залпом за окном последовал деликатный стук в дверь.
– Ты опять пришел советовать мне убираться отсюда? – не оборачиваясь, спросил Коулсон. – Или уже притащил вещи?
– Я боюсь, вам стоило раньше слушаться моих советов, сэр, – флегматично ответил вошедший Дэвид. – Там внизу люди.
Коулсон мысленно выругался.
– Солдаты?
– Да, сэр. Просят разрешения разместить у вас раненых. Я отозвал псов.
Прекрасно. Просто великолепно.
Война постучалась к нему в дверь и вошла в его дом.
Дидро отправился на стол вместе с недопитым Шато-Мутон, Коулсон встал и, кивнув Дэвиду, вышел вслед за ним.
С ведущей на первый этаж лестницы открывалась чарующая картина – при свете двух походных ламп по холлу от двери к двери метались темно-зеленые фигуры. У распахнутых настежь входных дверей лежали двое раненых, третьего тащили на носилках в сторону библиотеки. Всё это шумело, переговаривалось хриплыми отчаянными голосами и пачкало паркет лесной грязью, словно бы нарочито-настойчиво, чтобы у хозяина не возникло и мысли о том, что он может отказать. Аристократический нос Коулсона даже с лестницы уловил запахи пота, пороха и крови.
– «Просят разрешения»? – язвительно уточнил он.
Вытянувшийся рядом Дэвид не изменил вечному хладнокровию:
– Если быть точным – просто поставили нас в известность о своих намерениях, сэр.
– Почему-то я не удивлен. Добрый вечер, господа, – крикнул он вниз, привлекая к себе внимание. – Позвольте поинтересоваться, чем обязан?
Солдаты прореагировали странно – шуганулись от его голоса и замерли в нерешительности, смотря на него снизу вверх.
– Господа?
– Их надо положить, – ответил наконец один, приближаясь к лестнице. Самый молодой, самый щуплый и, очевидно, самый смелый. В голосе боролись неприязнь и вынужденное уважение.
– И, если я вас правильно понял, вы считаете, что мой дом в этом плане – идеальное место? Поправьте меня, если я ошибаюсь, но, по-моему, для этого существуют полевые госпитали?
– Сэр, их нельзя оставлять в лесу.
Коулсон ждал, что парень скажет что-нибудь типа «имейте совесть, они же защищали вас!», но тот только упрямо поджал потрескавшиеся губы. На скуле у парня красовался свежий шрам, пальцы дрожали от нервного напряжения, в глазах – переходная стадия от паники к отчаянному спокойствию, присущему выжившим в аду. Рукав перетянула побуревшая повязка с крестом, спутавшиеся волосы побелели от пепла. Интересно, ему хотя бы двадцать есть? Коулсон окинул взглядом остальных. Где они берут этих детей? Где профессиональные военные?
Где-то вдалеке разорвался очередной снаряд, дважды пробили стоящие в библиотеке напольные часы. Очнувшись, двое особо упорных вновь стали впихивать носилки в узкую дверь слева от входа. Не выдержав, Коулсон спустился в холл:
– Не туда, в библиотеке он даже стоя не влезет. И я, знаете ли, предпочитаю использовать её по назначению.
– Там? – шедший в голове носилок смуглый низкорослый солдат тупо посмотрел на дверь, усталость тянула его плечи к полу и словно делала еще ниже.
– Библиотека. Это такое место, где много книг. Она приспособлена для чтения, а не для выхаживания больных. Что вы там надеялись найти, операционную? Алхимическую лабораторию?
Коулсон оглянулся, ощущая легкий дискомфорт от такого количества людей в одной с ним комнате. Люди сгрудились вокруг на почтительном расстоянии, делая вид, что сгружаться они ничуть не собирались, и нервно косились на звенящую от взрывов хрустальную люстру, на резные двери и кисти портьер. На лицах ясно читалась внутренняя борьба смешанного с уважением страха и чисто солдатского пренебрежения к подобным излишествам. Солдаты были земные, однослойные и простые как пробки, даже анализировать нечего. Раньше он думал, что у молодых внутри больше, чем у опытных и заслуженных. Видимо, на военных это не распространяется. Видимо, война выжигает изнутри всех без разбора.
Задержи дыхание. Сосчитай до десяти.
– Сэр…
Говори.
– Ладно. Хорошо. Я всё понял. Как заинтересованное в удачном исходе войны лицо, я обязан обеспечить максимально благоприятные условия доблестным защитникам нашей родины, так? Ответьте мне только на один вопрос – неужели холл недостаточно приличен, чтобы разместить здесь раненых и, я подчеркиваю, бессознательных солдат?
Неотступно маячащий рядом медик нахмурил темные брови. Неприязнь явно стала перевешивать.
В холле у Коулсона стояли японские раритетные доспехи, висели бархатные портьеры и золоченые бра, у библиотеки росла в горшке карликовая северная пальма, а у лестницы возвышалась эксклюзивная этажерка из черного дерева. То ли солдаты попались какие-то нерешительные, то ли обстановка была для них слишком уж непривычной – они держались молчаливо, оглядывались с хмурым любопытством и вообще, похоже, были бы счастливы покинуть его дом как можно быстрее. В этом Коулсон активно их поддерживал.
Смирившись с неизбежным, он пересек холл и открыл высокую резную дверь напротив библиотеки:
– Давайте сюда. Доктор, что вам нужно?
– Вода, спирт, чистые бинты, – с готовностью отозвался медик, слегка смягчившийся от такого обращения. Солдаты как-то невпопад пошли к столовой, кто-то из раненых застонал.
Очередной треск. Очередной взрыв. Пламя керосиновых ламп двигается кругами по полу, высвечивая тяжелые черные сапоги.
– У вас есть походные иглы?
– Да.
– Пинцет?
– Да.
– Ножницы?
– Да.
– Зонд, скальпель, нож, зажим?
– …эм…
– Ясно. Дэвид, предоставь им всё необходимое. Ставни и шторы в столовой закрыть, камин разжечь, стол освободить. Вскипяти воду, чем больше – тем лучше. Найди инструменты, достань что у нас есть из лекарств, всё равно они без дела лежат, и…
И всё.
Брошенное «и» растянулось, замерло и зависло в воздухе, как внезапно оторвавшееся от цепи звено, оставшееся в тотальном одиночестве. Пропал конец фразы, пропало её начало и продолжение. Голоса, шаги, даже взрывы снарядов вдруг оказались где-то очень далеко, как будто он провалился внутрь себя.
Он стоял и смотрел на человека, которого проносили мимо него к столовой солдаты. Впрочем, ни солдат, ни столовой он тоже не осознавал. Все мысли заняла вдруг откровенная, абсолютная пустота, в которой он с отчаянной ясностью увидел грубое, но какое-то очень близкое лицо. Каждую царапину. Каждую маленькую морщинку возле закрытых глаз. Каждый высеребренный пеплом волос, стежки ниток на швах полевой куртки, пропитавшуюся кровью мелкую сетку бинта. Крошечные перекрещенные ружья на пуговицах. Руки в грязи. Грязь под ногтями. Зрение обострилось, блеклые краски резанули по глазам, кольнув сердце.
Это с ним пришла смерть.
Это от него воздух пропитался запахом пороха и крови, все остальные здесь ни при чем.
Это он брал Трою и Рим, это он бился при Гавгамелах и Фарсале. Он осаждал Иерусалим и дрался на Катауланских полях. Он отстаивал право на испанское наследство при Мальплаке и докладывал Наполеону о ходе сражения при Маренго.
Живая концентрация силы, война как всеподавляющее предназначение. Во время сражений они горят ярче костров инквизиции, а в мирное время тускнеют с каждым днем.
Задержи дыхание. Сосчитай до десяти.
Дыши.
К Филлипу Коулсону откуда-то вдруг пришло четкое понимание того, что его привычная жизнь подходит к концу.

Взрывы звучали всё реже и дальше, похоже, апокалипсис временно отсрочили. Пока не преуспевший в своем стремлении избавиться от эмоций как класса Коулсон не мог этому не порадоваться.
Он дал себе слово самоустраниться и не вмешиваться в действия военных, но внезапно обнаружил, что стоит рядом с водруженным на стол солдатом, и понял, что нарушил обещание в первые же десять минут. Сила воли стала ни к чёрту, надо над этим поработать. Стол, как и многое другое в Ангрэ Орикон, представлял собой семейную реликвию – массивный, высокий и достаточно длинный для того, чтобы водрузить на него человека. На полированной поверхности цейлонского эбена плясали отблески от разведенного костра, вторя самим себе с высоких резных спинок стульев. Представившийся доктором Коламбусом Айзеном медик вопреки всему пришел в профессиональный восторг от предоставленного ассортимента инструментов и теперь возился с одним из двух уложенных у огня солдат, у одного была перебинтована голова, у другого – грудь и правое плечо.
К слову сказать, парень зачем-то убрал из своей фамилии четыре последних буквы. Видимо, постеснялся. Это Коулсону не понравилось. Это означало, что копошащиеся в гнилых государственных закромах демоны расползлись по стране и достигли даже заброшенных чёрт знает куда ребят. Впрочем, возможно, в армии просто стремятся выделять себя действиями, а не фамилией и национальностью. Спорной национальностью.
Остальные солдаты, скомканно выдав что-то среднее между «извините» и «гори в аду», ушли. Хотя он предлагал им поесть и отдохнуть, не мог не предложить. Парни отказались с суеверным ужасом на лице. Коулсон особо не настаивал – иногда репутация играет на руку. Перед их уходом он стал свидетелем неожиданно трогательного ритуала – каждый из солдат подошел к лежащему на столе и осторожно коснулся ладонью его лба. Только к нему, – отметил хозяин усадьбы. Они чувствуют, как ориентирующиеся на запах звери. Животная интуиция, тотемное поклонение сильнейшему в стае. Коллективное сознание, концентрирующееся вокруг него. Интересная психологическая загадка.
Теперь, стоя рядом, он боролся с нелепым желанием самому положить ладонь на грязный лоб. Вместо этого внимательно осмотрел его от макушки до пяток. Считать ссадины – занятие бесполезное, живот и рука опасности не представляют, во всяком случае, для того, кто выдержал попадание снаряда в ногу. Судя по всему, раздроблены берцовые кости, если они еще вообще здесь, наверняка задет надколенник. Боже правый. Интересно, почему её вообще не оторвало, – прикрывалось холодным профессионализмом любопытство Коулсона. Тому, кто умудрился так собрать его по частям, надо бы пожать руку – настоящий уникум среди походных медиков. Обычно они придерживаются правила «отрубить, прижечь и замотать», опасаясь заражения, гангрены и всего сопутствующего.
Еще раз пробежавшись взглядом по тугому покрасневшему бинту, стягивающему ногу и самодельную шину (из доски?), Коулсон подошел к высокому гранитному подоконнику и забрал чехол с медицинскими инструментами. Повернувшись обратно, он нос к носу столкнулся с выросшим у него на пути Коламбусом – бледным, осунувшимся, но очень решительным.
– Простите, сэр, что вы хотите сделать?
– Помочь.
– С ними? – кивнул в сторону лежащих у камина раненых Коламбус.
– С ним, – мотнул в сторону стола Коулсон.
Доктор Айзен сощурился и сердито раздул ноздри. Огненные отблески подчеркивали и без того заострившиеся черты юношеского лица. Он был ниже хозяина на полголовы, однако старался смотреть сверху вниз.
– Спасибо, сэр, но всё, что было нужно от вас – это предоставить помещение для размещения и ухода.
Коулсон непонимающе приподнял левую бровь.
– Я это понял. Еще я понял, что светловолосый молодой джентльмен слева от камина лишился уха и получил перелом челюсти, а усатый джентльмен справа был ранен осколочным в живот. Первому уже наложили косыночную теменно-подбородочную повязку, а из второго уже извлекли все осколки и туго забинтовали спиралевидным ходом. Кроме того, вы уже вкололи обоим обезболивающие из моего запаса. Следовательно, с этими молодыми людьми уже сделали всё возможное в рамках современного состояния медицины. А ему – ему еще можно помочь.
– А вы…
– Да, умею.
– Но доктор Беннер уже…
– Я вижу, что доктор Беннер уже, передайте доктору Беннеру мое уважение. Но у доктора Беннера не было того, что есть у меня сейчас – инструментов и времени. Позвольте, – он попытался обойти Коламбуса, но тот с заслуживающим уважения упрямством шагнул вправо, вновь загораживая ему путь. Как будто волчица, закрывающая собой вход в пещеру с волчатами. Сейчас еще отвлекать будет, – умилился Коулсон.
– Сэр, простите, но вы же… то есть я хотел сказать, что я, как врач…
– Послушайте меня, врач! – пожалуй, чересчур громко перебил его Коулсон, Коламбус от неожиданности отшатнулся. – Давайте расставим точки над И. Предположим, я могу допустить наличие склонности к нелепым суевериям в рядах военных. В конце концов, они никогда не отличались разборчивостью. Но вы представляетесь мне достаточно серьезным человеком, чтобы принимать всерьез досужие россказни, так скажите мне, я ошибаюсь? Что я, по-вашему, отрежу у него что-нибудь, поджарю и съем? Буду ставить на нем опыты? Вырезать скальпелем пентаграммы? Я не требую от вас доверия, это было бы попросту глупо, мы знакомы всего час. Я всего лишь взываю к вашему профессионализму. Ваш Беннер сделал так, что он будет жить. Я могу сделать так, что он будет ходить. Вы, называющий себя врачом, дававший клятву Гиппократа, вы не хотите этого?
Что ж, парень скорее храбр, чем труслив, но, по крайней мере, соображает. Помедлив, он оглянулся на стол, потом с недоверием посмотрел на инструменты в руке у Коулсона и со вздохом отступил. Однако тут же приклеился следом и не отступал уже ни на шаг, пристально следя за каждым движением. Отлично. Ему только пойдет на пользу.
Даже в этом неровном свете было видно, насколько бледен лежащий на столе солдат. Пухлые губы сравнялись цветом с кожей, из-за трехдневной щетины щеки казались еще более впалыми. На мощной шее билась жилка. Коулсон закатал рукава – если что, рубашку из шелка малбери будет жалко. Затем развернул на столе кожаный чехол, достал ножницы и пинцет.
– Простите, доктор, раз уж вы тут, не проассистируете мне? – как ни в чем не бывало обратился он к болтающемуся под локтем Айзену. Тот дернул подбородком, но профессионализм перевесил, и он послушно повернулся, чтобы забрать от камина воду, бинты и вату.
– Мне кажется, я где-то его видел.
Заточенные стальные ножницы с легкостью вспороли заскорузлую ткань.
– Было бы странно, если бы не видели. Сэр.
Кровь сбежала тонкой струйкой из-под бинта, добралась до стола, стала расползаться неровной, почти неразличимой на черной поверхности кляксой.
– Его все знают. Он настоящий герой.
– А имя у героя есть?
– Бартон. Капитан Клинт Бартон.
Задержи дыхание. Сосчитай до десяти.
– Я его не знал.
Что ж, теперь у войны есть лицо и имя.

3.

У генерала Джеймса Гетца было много выдающихся особенностей, но, пожалуй, все, кто его знал, запоминали лучше всего одну – его улыбку. Это была улыбка отнюдь не военного человека. Открытая и располагающая, она притягивала, обезоруживала и въедалась в память. Казалось, что она обращена ко всему миру, и в то же время было ясно, что она адресована именно вам, что её обладатель рад вам столь искренне, как не бывают рады даже ближайшие родственники. Улыбка уверяла вас, что вы очень ценны и дороги её обладателю, что без вас его мир потухнет и потеряет смысл. Что вас принимают именно таким, какой вы есть, и вы можете делать и говорить что угодно, потому что уже завоевали расположение этого человека одним фактом своего существования.
Удивительный дар.
Клинту посчастливилось дважды видеть эту улыбку – первый раз, когда его производили в чин капитана, второй – когда генерал Гетц собственноручно награждал его за выдающийся героизм и отвагу. Генерал Гетц был его личным героем, образцом для подражания, во многом – причиной, по которой он решил посвятить свою судьбу служению родине. По мнению Клинта, на войне не бывает героев – есть воины, и есть трусы. «Герои» – это те из воинов, кому всего лишь выпал шанс сполна выполнить своё предназначение, в чем же тут героизм? Он знал, что не является особенным, был твердо уверен, что просто выполняет свою работу, и всё же поддался магии этой улыбки, расслабился, возгордился и подумал, что черт побери, может быть, он действительно чего-то стоит. Может быть, он действительно заслужил хоть какое-то признание. Мысль была опасная, за ней неизбежно приходят гордость и высокомерие, а этого Клинт хотел меньше всего.
Генерал Гетц возвышался над ним, с гордостью смотря сверху вниз – голубоглазый, статный, стройный, безукоризненно-подтянутый. Белоснежная ткань мундира слепила глаза, золотые пуговицы и эполеты горели в лучах полуденного солнца. Вдалеке играл оркестр, барабаны торжественно отбивали четкий ритм – там-там, там-там, там-там. В воздухе разносились чеканные слова: «…проявивший выдающуюся отвагу… возглавивший наступательное движение после трагической кончины капитана… героическое поведение»…
«Это не про меня, – думал Клинт. – Не может быть про меня». Однако все смотрели на него, эти ряды фуражек, эти сверкающие на солнце пряжки, начищенные до блеска сапоги, и генерал Гетц тоже смотрел на него, и улыбался. Да, похоже, всё-таки про него.
Узкие флаги трепетали под порывами сухого горячего ветра, где-то высоко пронзительно надрывалась одинокая чайка. Чужие руки в белых перчатках надели ему на шею орден.
Там-там, – ухали барабаны.
Там-там.
«…великолепный пример для подражания…»
Он опустил голову – в золотом круге медали кипел солнечный свет.
«…нация преисполняется гордостью…»
Там-там.
Улыбка генерала Гетца убеждала его, что он – самый главный, самый важный и самый необходимый человек на свете.
Невероятно теплое ощущение своей полезности и принадлежности затопило его изнутри. Нещадно палящее солнце потянуло вверх – над генералом Гетцем, над толпой, над голосами, головами и эполетами – и вдруг оглушило, завертело, сбросило куда-то вниз и придавило тяжестью простого земного существования.
В поглотившей его темноте остался только ритм – там-там, там-там.
Там-там.
Это не барабаны, – вдруг понял Клинт. Это сердце.
Он открыл глаза.

Когда белесое марево развеялось, он обнаружил перед собой то же небо. В небе среди легких облаков парила та же одинокая чайка. Только спустя пару долгих минут пребывающий в прострации Бартон сообразил, что что-то не так – ни чайка, ни облака не двигались. Ну ладно облака, – думал Клинт, ползая ленивым взглядом по небу. Но чайка?
Через какое-то время он смог открыть глаза достаточно широко для того, чтобы увидеть небольшие подпирающие небо колонны и догадаться, что лежит под мастерски расписанным потолком. Собравшись с силами, он приподнял голову и посмотрел по сторонам. Комната. Большая. Скорее даже маленький зал. Затянутые темно-синим бархатом стены, слева высокая резная дверь, по правой стене – три вытянутых стрельчатых окна. Собранные витыми шнурами тяжелые шторы уходят вверх под самый потолок. С того места, где он лежал, в окнах было видно только темно-зеленую листву, сквозь нее едва просматривалось пасмурное небо.
На этом силы кончились, и голова рухнула обратно, стукнувшись затылком. Клинт напряг память. Перед глазами всплыли вспышки взрывов, густой черный дым, бледные испачканные сажей лица. Какие-то смазанные движения, сражение, его ребята, снаряд… точно, нога! Нога, Беннер, носилки.
Не открывая глаза, Клинт осторожно попробовал подвигать ногой, ожидая вспышки боли. Нога не шевелилась, но боль была приглушенной, тянущей, что не могло не радовать. С трудом подняв правую руку, он обнаружил, что лежит под чем-то теплым и мягким. Ощупал себя – одежду с него сняли, остались только стягивающие живот бинты. Хорошо хоть штаны на месте.
Тут к Клинту наконец вернулись инстинкты, и он почувствовал, что за ним наблюдают. Кое-как приподнявшись на локтях, он еще раз осмотрелся – коричневый плед, черный высокий стол, обитые кожей спинки стульев, шахматный пол – и обнаружил две пары внимательных черных глаз.
У дверей сидел кто-то, в ком Клинт на первый неуверенный взгляд опознал двух небольших тигров. Присмотревшись, он понял, что это не тигры, а полосатой расцветки доги, одинаковые до такой степени, что капитан невольно заподозрил у себя шизофрению. Размеров они были гигантских, в холке достанут ему до пояса, не меньше. Почему-то в таком виде они пугали несколько больше тигров – Бартон достаточно долго общался с собаками разведчиков, чтобы представить, за сколько секунд такие вот челюсти могут прокусить руку насквозь.
– Привеееет, – протянул Клинт, не столько здороваясь, сколько проверяя свои голосовые способности.
Доги несинхронно повели острыми ушами, Бартон с облегчением подумал, что их всё-таки двое, и он пока не сошел с ума. Боже правый, какие они огромные. На них можно верхом ездить.
– Это вы меня сюда притащили?
– Нет, сэр, вас принесли ваши товарищи, – ответил ему кто-то из догов.
Клинт невольно открыл рот, потом закрыл, снова открыл и невольно задумался, насколько сильно его приложило.
В поле зрения возник кто-то длинный и черный.
– Добрый день, сэр, меня зовут Дэвид Фледж. Как вы себя чувствуете?
Капитан моргнул, ловя длинного в фокус. Похож то ли на немца, то ли на ирландца. Возраст не определить. Копна светлых волос педантично зачесана назад, странные синие глаза полуприкрыты, взгляд острый и безукоризненно вежливый. Черный длинный пиджак, черные пуговицы, черная рубашка, черные… перчатки? Серьезно?
Тут что, траур? Кто-то умер?
Поняв, что рассматривать его дальше нет смысла – и брюки, и обувь, и носки тоже черные – Бартон медленно стянул плед с забинтованной ноги. Разрезанная штанина бестолково распласталась на столе, кроме штанов на нем ничего не было. Холода не чувствовало, зато постепенно просыпались остальные ощущения – голод, жажда, боль, головокружение и тошнота. До этого Клинт даже не думал, что голод и тошнота могут ощущаться одновременно.
– Если честно, хреново. Где я?
– Это Ангрэ Орикон.
Клинт хотел было заметить, что понятнее не стало, как вдруг его полоснуло дежавю, и он всё вспомнил. «Ангрэ Орикон» – сказал несущий его Карлос. Усадьба! Аристократ!
Черт побери!
Клинт со стоном рухнул обратно на стол и закрыл глаза. Беннер сказал, что он не сможет ходить, и тогда ему было плевать. Что ж, ему не плевать сейчас. Потому что он застрял черт знает где, в черт знает чьей усадьбе. Потому что…
Проклятье.
Он не сможет ходить.
Он не сможет вернуться. Не сможет воевать.
Вот это вот – конечная стадия, лучше не будет, ты останешься калекой, и впереди у тебя долгая, бесконечно долгая искалеченная и – главное – бесполезная жизнь.
В одну минуту Клинт возненавидел всё. Он возненавидел усадьбу, нарисованное небо, догов и длинного. Возненавидел этого неведомого аристократа, возненавидел каждую клетку шахматного пола, свою ногу, себя и даже воздух вокруг.
Он понимал, что это было неправильно, но злоба накатывала толчками, расползалась по венам, утягивала его с головой. Обида скрутилась комом в горле, подкатила к глазам слезами. Он всегда был слишком занят, чтобы научиться смирению. Что ж, похоже, теперь в его распоряжении целая жизнь.
Зарычав от безысходности, он в отчаянии стукнул кулаками по столу, раз, другой, третий – сильнее, еще сильнее, до боли в ребрах.
– Я бы не советовал этого делать, – раздался рядом незнакомый удивительно спокойный и размеренный голос.
– Плевать, – ответил, не задумываясь, Клинт, и еще раз стукнул по столу, выгнувшись всем телом. Ему было настолько плевать, что он бы с огромным удовольствием убил себя об этот проклятый стол, если бы мог. Вот была бы прекрасная смерть. Пройдя через огонь, воду и медные трубы, умереть не в сражении, как любой уважающий себя мужчина, а на чьем-то столе. В тиши и покое, среди бархата и кожи, под нарисованным небом.
– Вам, вероятно, сказали, что вы не сможете ходить, – спокойно сказал тот же голос. – Доктор Беннер, я предполагаю?
Клинт замер.
– В таком случае я понимаю ваши чувства и спешу вас уверить – ходить вы сможете. Если, конечно, перестанете колотиться о мой стол.
И вот тут Клинт открыл глаза.
Черный блондин исчез. У дверей, прислонившись к косяку и положив руку на голову одного из догов, стоял какой-то тореадор. Мужчина. Почему-то тот факт, что это был именно мужчина, занял особенное место в сознании Клинта. Вторым осевшим в душе впечатлением было то спокойствие, которое излучала его фигура. А третьим – глаза.
Светло-голубые глаза он увидел настолько четко, как будто он стоял совсем рядом.
– Почему? – спросил он, чувствуя, что его опять куда-то уносит. Пальцы бестолково заскребли по столешнице, пытаясь за что-нибудь ухватиться.
– Потому что иначе вы нарушите чудом собранную мозаику берцовых костей.
Воротник белой рубашки поднят. Впечатление тореадора создает широкий черный пояс, обмотанный на талии в несколько слоев, с ума сойти, он что, шелковый?..
– Нет, почему я смогу ходить?
– Считайте, что вам повезло. Вы этому не рады? В таком случае прошу прощенья, что разрушил ваши надежды на тихую мирную старость.
Темно-серые брюки в пол, узкие носки сапог испачканы в грязи. Бурые капли на белоснежной рубашке. Значит, это всё-таки не домашняя одежда, значит, его оторвали от какого-то уличного занятия, и он соизволил снизойти, – постепенно приходил в себя Клинт. В попытках окончательно вернуть себе привычный скептический прагматизм он еще раз внимательно осмотрел хозяина.
Ну, как и ожидалось, ничего особенного. Никаких отличительных признаков, человек как человек. Особой красотой не блещет. Ростом, кажется, с него, или чуть ниже. Фигура не фонтан – во всяком случае, на фоне привычных ему закаленных в боях и тренировках военных. Может быть, чересчур сухой, словно закостенелый, и мимика неподвижная. Определенные признаки лощености есть – светлая кожа, как у любого, кто отсиживается в своей норе, и на руках нет боевых мозолей. Высокая линия волос, тонкие губы, сколько ему – сорок? Сорок пять? Четкие складки залегли около рта, возле прищуренных глаз и…
Стоп.
Что он сказал?..
– Вы хотите сказать, что…
– Я говорю именно то, что хочу сказать, и если бы вы были несколько меньше заняты выискиванием во мне черт застойной буржуазии, вы бы меня услышали, – терпеливо сказал мужчина. – Вашу ногу собрали. Если вы наберетесь терпения – и я имею в виду несколько больше терпения, чем вы набираетесь обычно – то вы сможете вернуться в прежнее боевое состояние.
Клинт резко приподнялся на локтях, повинуясь спонтанному желанию прямо сейчас вскочить и валить отсюда как можно дальше – почему-то и место, и его владелец нагоняли на него необъяснимую тревогу. Мужчина коротко вздохнул и выразительно качнул головой.
– Об этом и я говорю.
– Вы кто вообще?
– О, как вы любезны. Граф Филлип Коулсон, к вашим услугам.
Боже правый, какое идиотское имя.
– Кто умудрился… это сделать?
– Вы имеете в виду, собрать вашу ногу? Ваш медик, доктор Айзен. Очень талантливый молодой человек.
Клинт нахмурился. Кэл? Кэл! Он же пошел с ними! Воспоминания прорезались сквозь задремавшую память – подсвеченные лампами ветви, носилки, там были Карлос и кто-то еще…
– Послушайте, – спохватился Бартон. – Я же был не один. Со мной были… мои ребята, мы же пришли вместе, да?
– Если выражаться точнее, кто-то пришел, а кое-кого принесли. Первые ушли в ту же ночь, удостоверившись, что вы в безопасности.
– А вторые?
– Умерли.
Клинту показалось, что он ослышался.
– Вас было трое. Один скончался в первую же ночь от кровопотери, второй – через пару дней от острого сепсиса, – тем же спокойным и размеренном голосом продолжил Коулсон. – Тогда же уехал ваш медик, предварительно убедившись, что ваше состояние стабильно. Я уже сказал – считайте, что вам повезло.
В голове у Бартона всё окончательно запуталось, он беспомощно посмотрел в окно на зеленые деревья. Какое сегодня число?..
– Второе сентября.
Сражение было двадцать седьмого, значит, он пролежал…
– Шесть дней. И восемь с половиной часов, если быть точным.
Эта привычка отвечать на незаданные вопросы начинала действовать Клинту на нервы. Взгляд непроницаемых голубых глаз беспардонно скользнул по его шее и оголившейся груди, Бартон машинально потянул плед наверх.
Уголки рта Коулсона едва заметно дернулись. Он отлип от косяка:
– Что ж, приятно было с вами познакомиться, капитан Бартон. Я прощу прощенья, но мне надо идти, – последнее слово он почему-то подчеркнул, как будто в этом был некий тайный смысл. – Дэвид приготовит вам поесть, если вам что-то будет нужно – скажите им.
– Кому? – тупо переспросил Клинт, чувствуя себя идиотом.
– Им, – развел руками Коулсон, указывая на догов. – Это Гаррет и Джейкоб. Считайте их дежурными медбратьями.
Цирк.
– Сказать… собакам?
– Именно. Прошу меня извинить, – он повернулся и шагнул к выходу.
Паноптикум.
– Подождите, Коулсон, Филлип, или как вас там, – дернулся вперед Клинт. – Скажите мне хотя бы, как закончилось сражение?
– Благополучно, – невозмутимо бросил через плечо Коулсон, Филлип или как его там.
– Откуда вы знаете?
– В противном случае мы бы с вами сейчас не разговаривали, – ответил тот уже из-за двери.
Один из догов отмер и со вздохом улегся, положив морду на лапы.
Идти ему надо.
Идти.
– Ваш хозяин – порядочный засранец, – поведал Гаррету и Джейкобу Клинт, опускаясь обратно на стол. – Так ему и передайте.
С терпением как-то с самого начала не задалось.

@темы: Рейтинг: R, 3 тур, Phil Coulson, Clint "Hawkeye" Barton, Bruce Benner, Fanfiction

---

[<Кэрри>]

Название: Жить
Автор:  <Кэрри>
Бета:  птичка сокол
Фандом: Мстители, Агенты Щ.И.Т.а
Статус: закончено
Категория: Slash
Жанр: angst
Размер: mini
Рейтинг: R
Персонажи/Пейринг: Фил Коулсон/Клинт Бартон
От автора: для  Йож во фраке. Йожичек, это для тебя. Мне очень хочется тебя порадовать – особенно в тяжелые времена сессии.

- Все в порядке, - пожимает плечами Клинт. – Нет, правда, все в порядке.
Штатный психолог Щ.И.Т.а, выглядящая такой юной, словно только вчера выпустилась из Академии, кивает ему и делает пометки в блокноте.
- Ну, - продолжает он, удобней устраиваясь в кресле, - кроме бессонницы, нервозности и постоянного ощущения, что должно произойти что-то ужасное.
- Это называется гипербдительность, - говорит девушка, еще слишком хорошо, очевидно, помнящая базовый курс психологии.
- Нет, - возражает ей, задумавшись на мгновение, Клинт. – Скорее, это что-то вроде приступов паники.
- Вы похоронили любимого человека, агент Бартон, - мягко то ли объясняет причины, то ли просто напоминает она. – А потом узнали от кого-то постороннего, что все это время он был жив.
- Хотите обсудить мои отношения? – со спокойной улыбкой, неосознанно перенятой от Фила, смотрит на нее Клинт, и его выдают только резче обозначившиеся морщины в уголках глаз.
- Хочу понять, почему вы до сих пор так и не поговорили с ним. Это нормально, когда подобное не проходит бесследно, но…
Клинт отворачивается к окну, смотрит на светлые жалюзи, облака за ними, переводит взгляд на аквариум с рыбками, но психолог терпеливо ждет ответа.
- Я хочу, чтобы он жил дальше.

Фил находит Клинта у выхода – тот, утопив подошвы тяжелых ботинок в снегу, сидит прямо на пороге, у двери, замаскированной под каменную плиту, сейчас открытой, вопреки всем требованиям безопасности.
Он ежится в серой толстовке, уютной, но слишком тонкой для канадской зимы, зябко прячет руки в карманы, но уходить, очевидно, не собирается. Коулсон понимающе вздыхает и садится рядом.
Бартон не любит быть взаперти, а на официально несуществующей секретной базе нет даже окон, и для него это слишком. Фил осторожно тянет его ладонь из кармана и обхватывает своими, согревая. Клинт коротко улыбается, хоть и не поворачивается к нему.
- То, что случилось в «Холодильнике», не твоя вина, - мягко начинает Коулсон.
- Все вокруг рушится… - невпопад бросает Бартон.
Фил высвобождает руку, кладет ее на плечо Клинта, чуть сжимая, и тот бездумно потирается щекой о его ладонь, а потом касается теплой кожи губами и выдыхает:
- Гаррет всегда говорил мне никому не доверять и ни к кому не привязываться.
- И как выяснилось, ему самому нельзя было верить, - качает головой Коулсон.
- Я все равно не смог… - пожимает плечами Бартон, вряд ли услышавший его, и рывком поворачивается к нему. В эту секунду он – как, наверное, еще никогда в жизни – жалеет, что природа не наградила его красноречием. – Я кое-что должен Гаррету, - выдавливает он наконец. – Но тебе я должен куда больше…
На самом деле это важней, чем признание в любви. Фил Коулсон – человек, от каждого мимолетного прикосновения которого Клинту кажется, что он умер и попал в рай, потому что так хорошо просто не бывает. Человек, от одного звука голоса которого у Бартона плавятся кости и отключается мозг. Человек, который всегда знает, что сказать, от чьей спокойной уверенности Клинт будто сам становится сильней. Человек, рядом с которым ему неизменно хочется сдохнуть от нежности, зная, что он весь – клубок ярости и уязвимости, скрытый идеально отглаженным пиджаком.
Человек, который не счел нужным дать ему знать, что жив.
Коулсон гладит его большим пальцем по шее, и это чертовски нечестно.

Клинт несколько раз оглядывается по сторонам, и это так глупо, что он сам фыркает, не сдержавшись. У него на базе много дел, которые лучше скрыть от глаз посторонних, и это, определенно, в том же списке.
Он не стучит в дверь – она не заперта, сразу осторожно поворачивает ручку и проскальзывает в полуночную полутьму, разбавленную мягким светом настольной лампы. Бартон слышит шум воды в душе. Кажется, разумней всего просто подождать Фила несколько минут, однако эту мысль Клинт осознает, только когда в каком-то смутном порыве уже встает рядом с ним под душ прямо в одежде и ботинках.
Коулсон удивленно смотрит на него и, похоже, собирается задать логичный вопрос, но Бартон резко подается вперед и обнимает его так крепко, что наверняка нарушает какой-то из законов физики. Фил ни о чем не спрашивает, только коротко вздыхает, и в следующий миг Клинт чувствует сильные пальцы, тянущие его за подбородок, и горячие губы, сминающие его собственные.
Он сам не знает, почему застывает, изумленно распахнув глаза, Коулсону приходится поцеловать его еще раз – неторопливо, мягко, и это действует. Бартон отмирает, чуть пошатывается, на мгновение потеряв ориентацию в пространстве, а потом цепляется за плечи Фила так отчаянно, словно тот – пресловутая соломинка из поговорки.
Он едва верит, что все это снова происходит, и едва не захлебывается водой и ощущениями – горячие ладони Коулсона у него под майкой, мокрой насквозь и липнущей к телу, собственные саднящие от поцелуев губы, стучащая в висках кровь, желание, скручивающееся в животе в теплый тугой комок…
Клинта вдруг начинает трясти, и это совсем не похоже на то, как люди иногда дрожат от возбуждения. Фил зовет его по имени.

Клинт уже раздет, когда ладонь Коулсона выскальзывает из его пальцев. Бартона вновь захлестывает чувством потери, очень близким к панике, но Фил целует его, ведет ладонями по спине, оглаживает – так же, как раньше, как всегда, словно все по-прежнему, и Клинта отпускает.
Он расслабляется, растекается по груди Коулсона, вжимается носом в изгиб шеи, жадно вдыхая – и благодарно выдыхая, когда тот осторожно упирается ладонью ему в плечо, заставляя повернуться спиной.
Клинт упирается лбом в мокрую матовую плитку, судорожно скользит по ней рукой и вдруг, сам от себя не ожидая, шепчет одними губами:
- Я не могу, не могу, не…
Но Фил добавляет второй палец, и у Бартона срывается дыхание.
- Клинт? – зовет его Коулсон.
У него привычно спокойный голос – невероятно спокойный для человека, который занимается сексом, и это отрезвляет, заставляет Бартона взять себя в руки. У Фила голос человека, который предпочел, чтобы Клинт считал его мертвым.
- Ничего, - быстро мотает головой Бартон, отфыркиваясь от воды, летящей на него из распылителя. – Ничего, я… Я хочу тебя.
Фил касается губами его кожи между лопаток, целует родинки, и Клинт нетерпеливо дергается ему навстречу. Тот опускает ладони на его бедра и медленно, плавно толкается внутрь, замирает на несколько мгновений, а потом принимается двигаться – быстро, резко, так, что у Бартона звезды скачут перед глазами.
Фил слишком хорошо знает его тело, у Клинта очень быстро слабеют колени, а с висков крупными каплями скатывается пот. С Коулсоном неизменно все так, как надо, каждое движение бьет прямо по нервам. Бартон почти перестает дышать от того, как бережно он скользит ладонями по его груди, животу, бедрам. Это тоже нечестно, и на мгновение Клинту хочется вывернуться из рук Фила и выкрикнуть ему в лицо все, что сжирает его изнутри, но он сдерживается.
Он заводит руку назад, цепляется за поясницу Коулсона, прижимая его к себе – ближе, крепче, хрипит что-то бессмысленное. Его накрывает мощно и сильно, до темноты в глазах, едва Фил касается его члена.

- Не делай этого, - спокойно советует Бартон, крепче прижимая дуло пистолета к шее Скай. – Фил, серьезно, лучше не надо. Мне нужен только код к информации на чертовом диске, я не хочу никого убивать.
Коулсон опускает оружие. Он привык видеть в глазах Клинта осеннее небо, а сейчас видит блеск стали – смертоносной, равнодушной, отполированной чужой кровью. Но ему видится и едва уловимое, привычное, совершенно незаметное для любого другого человека - «доверься мне» - и Фил не знает. Он не уверен, что это не чудится ему по привычке.
Фитц у него за спиной заставляет Симмонс отступить еще на шаг назад. Коулсон пытается не смотреть на перепуганную Скай, пытается не жалеть о том, что Мэй ушла. Он смотрит только на Клинта. Ему нужно понять – прямо сейчас, потому что Триплетт, засевший на верхнем уровне в обнимку со снайперской винтовкой, ждет его сигнала.
Филу кажется, он физически чувствует, как разрывается на две половины. И он не знает. Правда не знает.
- Ты же в курсе, что я сниму оттуда твоего снайпера раньше, чем он дернется? – без тени эмоций уточняет Бартон и удобней перехватывает пистолет. – А я по-прежнему не хочу, чтобы кто-то пострадал.
Коулсон вдруг замечает в этом движении так много – нервозность в напряженных пальцах, неуверенность в чуть дрогнувшем на долю секунды запястье – и мгновенно все понимает.
- Ладно, - он медленно, не отводя взгляда от Клинта, наклоняется и кладет оружие на пол под недоуменными взглядами своей команды. – Отпусти Скай. Я знаю, как расшифровать данные на диске, и я пойду с тобой. Ты здесь из-за меня, верно?

Тяжелый внедорожник выруливает из леса на шоссе. Клинт молчит, хмуро глядя только на дорогу, и Фил нарушает тишину первым:
- Ты…
- Да, - коротко бросает Клинт. – Они думают, что да.
- Давно?
- Не очень, - с неожиданной злостью прищуривается тот. – С того самого момента, как я узнал из случайно услышанного чужого разговора, что ты уже пару месяцев как жив.
- Ты мстишь мне? – со вздохом задает вопрос Коулсон.
- Это вместо «извини меня, Клинт, мне не хватило смелости сказать тебе, что ты мне больше не нужен»? – хмыкает Бартон. – Я был на твоих похоронах и думал, что загнусь от чувства вины прямо там. Я, мать твою, чуть не спился, - он невольно повышает голос, не справляясь с эмоциями, но по-прежнему смотрит только на дорогу. – Я мечтал попасть под случайную пулю. Нет, - Клинт сильней вдавливает пальцы в руль, - это уже не месть. Я просто не хочу больше иметь ничего общего с тем, частью чего был ты.
- Я не хотел, чтобы ты становился частью этого, - тихо произносит вдруг Фил, и удивленный Бартон наконец-то поворачивается к нему. – Прости меня, - смотрит на него Коулсон и потерянно разводит руками. – Я думал, что оберегаю тебя, боялся снова сделать тебе больно… Прости, если еще можешь.
- Почему? – с ненавистью выплевывает Клинт. – Какого черта ты…
- Я хотел, чтобы ты жил дальше!
В салоне повисает неуютная тишина, в которой едва слышно урчание двигателя.
- Куда мы едем? – спрашивает Фил через несколько бесконечно долгих минут.
- Никуда, - пожимает плечами Бартон и приоткрывает окно, а потом, держа руль одной рукой, свободной вытаскивает из кармана жесткий диск – и вышвыривает его из машины на асфальт. – Куда хочешь, - он вдруг расплывается в счастливой улыбке и смеется так искренне, что Коулсон улыбается вместе с ним. – Жить.

@темы: Рейтинг: R, Phil Coulson, Clint "Hawkeye" Barton, Fanfiction

---

Сборный пост заявок 2-го тура однострочников.

[Coulson/Barton]

МЫ ЗАКОНЧИЛИ ВТОРОЙ ФЕСТ ОДНОСТРОЧНИКОВ, УРА!

Выполненные заявки: 30

OST 2.20 Коулсон/Бартон. Семейная ссора, кто-то один не выдерживает и распускает руки. Внелимитное исполнение 2 NEW!

OST 2.27 Одеться на корпоративный праздник Шерлоком Холмсом и доктором Ватсоном. Исполнение 2
OST 2.30 Бартон/Коулсон Попытка Клинта доминировать: латескный костюм, БДСМ атрибутика, стеки и прочее. Фил только смеётся и в очередной раз заваливает лучника на кровать. Повезёт ли ему - на ваше усмотрение Исполнение 2! (внелимит) Дополнение с наручниками Унесённое совсем в другую сторону ПВП
OST 2.13 Коулсон |(/)Бартон. После Мстителей Бартон играет вместе с Одри на альте (виолончели) в одном оркестре. Реакция Коулсона на это.
OST 2.9 Почему Бартона не было при падении штаб-квартиры в Вашингтоне.
OST 2.35 Коулсон/Бартон, склонный к сомнофилии Коулсон. Рейтинг!
OST 2.10 Коулсон/Бартон. " Откуда этот синяк? А этот? Твоя новая команда - обалдуи, ты после каждой миссии в синяках!"
OST 2.15 Вся база (или команда) наблюдает за воссоединением куратора и подчинённого. "Фил, какого...!"
OST 2.23 Бартону хочется внепланового выходного, Бартон спрятал ночью все ключи от квартиры, так что утром Коулсон банально не может выйти из дома. H+
OST 2.12 Коулсон/Бартон. Фил наблюдает за спящим Клинтом. Исполнение 2!
OST 2.11 Коулсон/Бартон. В последних сериях Агентов ЩИТа Уорд - агент ГИДРЫ. Вместо Уорда - Клинт. Реакция Коулсона на предательство. (Было ли оно или Бартон лишь под прикрытием - на усмотрение автора) Исполнение 2! Внелимитное исполнение!
OST 2.40 Во время сложной миссии, на громкой связи: "Черт возьми, Бартон! Да покормил я рыбку!"
OST 2.36 Коулсон/Бартон Попытаться приготовить торт, провалить затею, впасть в уныние.
OST 2.16 Коулсон|Бартон, Бартон узнает об Одри вместе со всей командой Коулсона и реагирует в стиле "Да как ты вообще мог так с ней поступить и не рассказать, что жив?" Внелимитное исполнение!
OST 2.32 Коулсон/Бартон. Проснуться посреди ночи. Исполнение 2! (внелимит)
OST 2.28 Коулсон|Фьюри Клинта и Фила застали в очень компрометирующей ситуации/позе, когда те занимались чем-то абсолютно не относящимся к сексу: шнурок развязался, ширинка застряла, карандаш под столом и пр., и тд. Попытки Фьюри прояснить ситуацию. Фьюри ведёт себя, как наседка по отношению к Филу.
OST 2.24 Коулсон/Бартон, В качестве намёка на свои чувства Клинт подарил при всех Филу цветок. Кактус. Н+
OST 2.2 Коулсон/Бартон. "Я хочу, чтобы он жил дальше".
OST 2.25 Коулсон/Бартон Командировка в Россию, оказывается Коулсон знаком с Путиным. (внелимитное исполнение)
OST 2.33 Бартон|(/)Коулсон. "Есть вещи более страшные, чем война". Исполнение 2! (внелимитное)
OST 2.8 Коулсон/Бартон Бартон узнает что такое на самом деле "Таити". Реакция на это. Изменится его отношение к Коулсону или нет? Исполнение 2!
OST 2.17 Коулсон/(|)Бартон. Лола была перекрашена в синий. Чьи это проделки?
OST 2.21 Коулсон/Бартон На фразу Фьюри из второй серии ЩИТа "И не нужно, чтобы ФитцСиммонс заводили тут всякую фигню, вроде аквариума" "А можно мне завести гнездо?"
OST 2.19 Кроссовер с "Дикой штучкой", Коулсон - первоклассный киллер с киллерской родословной и вообще весь из себя профессионал, Бартон - его цель, воришка-раздолбай, которому везет не быть убитым Филом. Н+
OST 2.5 Коулсон/Бартон. "Улыбнитесь, Бартон. Это приказ".
OST 2.18
- Вас вынесло на необитаемый остров, рядом на песке коробка, что в этой коробке?
- Агент Бартон.
OST 2.29 Стив случайно натыкается на Фила и Клинта в парке. Они сидят на скамейке, держатся за руки, мило беседуют, обнимаются. Зависть.
OST 2.14 Коулсон/Бартон. Чтение сказок на ночь.
OST 2.6 Коулсон шипперит Стив/Баки, Хоукай шипперит Стив/Тони
OST 2.22 Бартон и Роджерс тренируются в тренажерном зале (можно спарринг, можно просто физнагрузка), Коулсон наблюдает.

Невыполненные заявки: 10
OST 2.1 Совместная операция Сокола (Первый Мститель: Другая Война) и Хоукая под руководством Коулсона. Юмор.
OST 2.3 Бартон и Коулсон завели собаку
OST 2.4 Коулсон/Бартон. Сэм Уилсон, Ник Фьюри. "Не организация, а скворечник какой-то!" (цитату можно изменять). Юмор.
OST 2.7 Коулсон/Бартон. 15 мест в "Автобусе" для уединения.
OST 2.26 Коулсон/Бартон. Фил обнаруживает какое-то неожиданное хобби Клинта
OST 2.31 Кроссовер с "Гранд отелем "Будапешт", временное АУ, где месье Густав по-прежнему в расцвете своих сил и руководит отелем. Волею судьбы Клинт и Коулсон останавливаются в "Будапеште". Очень хочется разговора Густава и Коулсона, на любую тему.
OST 2.34 Уильям Брандт|Коулсон|Бартон. Агент Брандт ну очень похож на Клинта. Розыгрыш или игра в угадайку.
OST 2.37 Коулсон/Бартон Пойти в закусочную вместе, попасть в ситуацию из Криминального чтива (Ограбление).
OST 2.38 Виктория сообщает Бартону свои подозрения на счет Коулсона (что тот агент Гидры и все такое). Его реакция.
OST 2.39 Клинт ухаживает за виолончелью, Фил увлечённо наблюдает.

запись создана: 29.04.2014 в 01:05

@темы: мини-фест, Организационное, second one string tour